Энн Брашерс - Последнее лето - твое и мое
— До этого не говорил ни разу. Он просил меня рассказать все, что я вспомню.
Алиса была в состоянии вообразить себе тепло, оставшееся от Пола на диване, но вот этого вообразить не могла.
— И ты рассказала?
— От души старалась, — ответила Райли. Она просунула палец в переплетение пледа. — А еще он спрашивал про тебя.
— Серьезно? И что ты сказала?
Алиса притворилась, что ей это безразлично.
— Я сказала, что все хорошо, но что, по-моему, тебе надо завести парня.
Несмотря на некоторую скованность, Алиса хихикнула.
— Да нет же!
— Правда.
— И что он сказал?
— Он был искренним и сказал, что он бы этого не хотел.
Алиса почувствовала, что брови у нее взлетели так высоко, что вполне могли скрыться под волосами.
— Он это сказал?
Райли с минуту молчала. Потом целиком закуталась в плед.
— Алиса, Пол всегда тебя любил. Он понимает, что я в курсе. Знаю, меня он тоже любит. Но по-другому.
Алиса открыла рот, но сначала не нашлась что сказать. Потом медленно произнесла:
— Он любил меня когда-то. Но думаю, это в прошлом.
— Нет. Ничего еще не начиналось. — Райли сжала Алисину босую ступню. — Знаешь, я сказала ему, чтобы он берег тебя. Когда ты появилась в нашей жизни, я говорила ему, что он может считать тебя своей, но чтобы помнил, что я твоя сестра. Я полюбила тебя первой.
Глава двадцать первая
КОГДА БЕРУТ И ВОЗВРАЩАЮТ
Придя домой с вечерней смены в «Дуэйн Рид», Алиса полезла в сумку за ключом и тут заметила, что входная дверь уже открыта. Ключ выпал у нее из рук. Она закрыла глаза. Можно было и не ломиться в квартиру, чтобы понять, что случилось.
Незадолго до полуночи Алиса приехала в пресвитерианскую больницу округа Колумбия. Она не отпускала от себя надежду, но уже все знала.
В вестибюле ее ждали родители. Надежда улетучилась в поисках более благоприятного шанса. Родителям пришлось подхватить Алису под руки.
— Ее привезли сюда, когда было уже слишком поздно, — сказала мать.
Алиса кивнула, уткнувшись в плечо отца.
— Врачи считают, виноват сгусток крови, — сказала мать. — Скоро все выяснится.
Какое это имеет значение? Тромб, аневризма, инсульт, сердечный приступ. Они уже давно готовили себя к какому-то одному исходу или ко всем сразу. Неважно, что именно произошло.
— Врачи ничего не смогли сделать.
Алиса вдыхала знакомые запахи родителей. Отцовский шампунь от перхоти, мамина губная помада с ароматом чайной розы, их особенный смешанный аромат. Она невпопад стала размышлять о том, что наиболее характерно у человека пахнет шея. При определенном усилии она могла бы представить себе, как пахнет шея Райли.
Мимо проходили люди, и одного стороннего взгляда было достаточно — Алиса это знала, — чтобы понять, что умер кто-то из ее близких. Как и при авариях на дороге, люди иногда не умеют скрывать свое любопытство. «Послушайте, кто умер?» — казалось, говорили их лица.
«Моя сестра, их дочь. Ей только что исполнилось двадцать пять», — мысленно говорила им Алиса. Она спрашивала себя, что же с ней не так, если она в своем горе думает о других людях.
— Это случилось быстро, — сказала мама.
Алисе казалось, что мать пытается заставить ее задать прямые вопросы о том, как все в точности произошло. А ей не хотелось задавать такие вопросы или выслушивать ответы на них, поэтому она досадовала на мать. Но потом она разозлилась на себя за то, что досадует на мать в такой момент.
Алиса знала, что скорбь принимает разные формы, однако удивительно было, что человек не расстается с какими-то мелочными уловками.
— Вы ее видели? — спросила Алиса.
— Мы были там, — ответил отец.
— Жаль, меня там не было, — сказала Алиса, неожиданно захлебнувшись в рыдании.
— Ты там была, — откликнулся отец.
Рыдая, Итан трясся, как ребенок, а Пол чувствовал себя повзрослевшим и постаревшим. Он понимал, что может оказать поддержку, поэтому пришел в квартиру на 98-й улице. Хотя с десяти лет Итану позволялось лишь дотронуться до его плеча, теперь Пол обнял отца Алисы. Он чувствовал страдания Итана. Он тоже сильно страдал, но отдельно от него. И не стал бы пытаться разделить боль.
— Мы знали, что это могло произойти. Старались подготовиться, — сказал Итан.
— Подготовиться невозможно, — откликнулся Пол.
Пол с удивлением разглядывал квартиру, с интересом настраивая себя на внешний мир и стараясь отключиться от того, что происходило в душе. Он считал, что настоящий дом этой семьи — Файер-Айленд, потому что он тоже был там, но оказалось, что живут они в основном в этой квартире. Он бывал здесь очень редко — даже несмотря на то, что их жизни переплетались так тесно. Он понял, что ему следовало бы присматриваться скорее к этому месту, чем к дому на острове, где его глаза успели ко всему привыкнуть. Он заметил, например, что квартира маленькая и почти лишена естественного освещения. Он всегда идеализировал их бережливость, как если бы это был нарочно выбранный стиль жизни. Однако состояние мебели, протечки на потолке, провисающие книжные полки говорили также о нужде.
— Есть вещи, которые я изменил бы, будь моя воля, — сказал Итан через некоторое время.
Хотя было немного неловко видеть его плачущим, Пол признавал, что у Итана это получается довольно мило. Он был прирожденным плакальщиком.
Пол кивнул.
— Некоторые куски своей жизни я хотел бы прожить по-другому.
Пол снова кивнул. Он догадывался, на что намекает Итан.
— Ради Райли. И ради тебя, — сказал Итан.
Пол подумал о словах, сказанных недавно Итаном: «Считай, что я тебя простил». В понимании Пола Итан изображал Бога, но он чувствовал, что тому это необходимо.
— Теперь это совершенно неважно.
У Итана был такой несчастный вид, и принять эти слова полностью он не мог.
— Правда, неважно, — сказал Пол, впервые осознав справедливость своих слов.
Алиса была не в состоянии оставаться дома с родителями. Не могла оставаться в четырех стенах. Даже собственное тело ей мешало. Большого выбора у нее не было, и она просто так отправилась одна побродить в Рэмбл, в одном из уголков Центрального парка.
Там она прохаживалась, как любой другой человек, как будто это был обычный день. «Вы хоть понимаете, что случилось?» — хотелось ей спросить у неба, и у деревьев, и у лужиц, и у каждого живого существа, даже у собак и младенцев в колясках, мимо которых она проходила. В этот день у них не должно быть своих забот. «Вы понятия об этом не имеете!» — хотелось ей прокричать. Она до сих пор не представляла, что горе может быть заносчивым.
К полудню она не могла больше оставаться в парке, не могла больше быть на воздухе, не могла находиться среди незнакомых людей, поэтому вернулась домой, где тоже с трудом заставила себя остаться. Она хотела бы уснуть. Не слишком ли рано считать этот день прошедшим? Считать, что наступил следующий день и следующий? Ей хотелось бы проспать следующие несколько дней и, возможно, все лето. Но, может быть, если спать и спать, то время потеряет свои исцеляющие свойства?
Она, не раздеваясь, легла на кровать. Ей казалось, обычные действия вроде раздевания могут освободить дорогу для боли, которая сразу же вцепится в нее.
Мимо ее комнаты проходил отец и увидел ее лежащей на постели.
— Здесь был Пол, — сказал отец. — Он хотел тебя видеть.
Сам по себе Пол плакать не мог, но, пока шел из их дома по Коламбас-авеню, поймал себя на том, что плачет из-за Алисы. Вместо того чтобы обдумывать собственные мысли, он, как оказалось, обдумывает ее мысли. Его печаль была почти непереносима, ее — легка. Когда он представлял себе ее грустное лицо, происходило почти мгновенное волшебство превращения понятий в чувства.
Райли была отважной защитницей Алисы, ее буфером. Иногда Пол склонен был думать, что Алиса выросла такой милой благодаря тому, что впереди была Райли, которая принимала удары на себя. Может быть, жизненные невзгоды действительно закаляют человека, но от этого он счастливее не становится.
Как и он. Пол думал о своем доме, стоящем в дюнах и открытом всем ветрам, дождям, морской соли и песку. Доме, за которым прятался небольшой дом девочек. Все считали, ему так повезло жить в этом огромном доме прямо у моря, с видом на беспредельность. Может, так оно и было. Но между ним и безжалостными небесами ничего не стояло. Иногда за этот красивый вид приходилось расплачиваться.
Райли умерла. Дом продан. Он оттолкнул Алису, заставил ее страдать, отказал ей даже в том слабом утешении, которое мог бы предложить. В последнюю их встречу, как он заметил, краски ее лица потускнели, движения замедлились, голос стал тише.
Как бы он хотел исправить ситуацию! Он сделал бы все возможное, чтобы вернуть то, что отобрал у нее, пусть даже пришлось бы освободить место для другого. Все его попытки полюбить ее лишь причиняли ей боль. Так что, быть может, это для нее будет самое лучшее.
