Отчим. Куколка для Монстра - Ольга Дашкова
Слышу шаги, выглядываю из-за дивана, силуэт мужской, не могу сказать кто. Он останавливается, оглядывается, достает телефон. Антон, это он. Отключаюсь, не простившись с подругой, наблюдаю. Как эта скотина может вообще находиться в этом доме после того, что совершил? Я уверена, что это он убил Инну, пусть ненамеренно, но убил. Я так и сказала следователю, что он угрожал нам. И почему его еще не закрыли?
Набирает сообщение, нервничает, тихо ругается, а потом кому-то звонит:
— Это я, да. Нет, я не могу приехать, нас не выпускают. Да, все в силе, будь готов, я наберу, как будет хорошая возможность.
И что там у него за мутки, что этот упырь опять задумал? Если он не может приехать, значит, его кто-то сильно ждет, а значит, происходит что-то важное. Антон хочет приехать, но не может, потому что не хочет привлекать к себе внимание. К чему надо быть готовым и когда представится хорошая возможность, а главное, для чего?
Спряталась за диван, прижала свой телефон в груди, хоть бы Ксюха не позвонила, иначе эта сволочь узнает о моем укрытии. Шаги начали удаляться, он пошел на кухню. Я метнулась в сторону лестницы, быстро поднялась, огляделась по сторонам, пошла к себе в комнату. А когда зашла и закрыла дверь, поняла, что не одна, в ванной лилась вода.
Остановилась, вдохнула полной грудью, терпкий аромат — горький миндаль, кориандр, табак и вишня. Положила телефон на комод, пошла на шум воды, сделала несколько шагов, заглядывая в душевую. Мужчина. Дмитрий Горн во плоти. Он стоял, подняв руки, опершись ими о стену, по его волосам, плечам, спине стекала вода.
Смуглая кожа. Татуировки. Главная из них — это половина лика демона с огненными глазами, ветвистыми рогами и разинутой пастью на всю спину. Слишком реалистичный, страшный, пугающий. Этот демон живет внутри Горна, он с ним сроднился, он стал его частью.
Другая половина спины напоминает скомканный и расправленный наспех лист бумаги, бугристая кожа с белыми выпирающими шрамами. Это ожог на половину спины до самых ягодиц. Сердце защемило в груди, я понимаю, когда он появился, в тот момент и день, когда погиб его брат с женой, и это случилось по заказу моего отца.
Кусаю губы, наворачиваются слезы. Я понимаю, как это — терять близких. Дмитрий знает, что я пришла, но не поворачивается, не предпринимает ничего, просто стоит. Лишь плечи стали подыматься тяжелее и пальцы сжались в кулаки.
Раздеваюсь, скидываю одежду на пол. Делаю шаг к нему — добровольно, потому что я так хочу. Хочу сейчас быть рядом, хочу облегчить боль, так же как и свою. Касаюсь пальцами ожога, чувствую, как он вздрагивает. Не могу представить, насколько ему было больно, когда он горел заживо.
Прижимаюсь, обнимая со спины, там, где было больно, слезы смешиваются с водой, но я не успеваю впасть в истерику, когда Дмитрий быстро разворачивается, сжимает мое лицо пальцами, заставляя смотреть на него, и целует.
Но я все равно всхлипываю, плачу, Дмитрий вжимается в меня. Его тело словно из камня, провожу руками по спине, по напряженным мышцам. Кожа гладкая, очень горячая. Он всегда такой горячий, что можно обжечься, скорее всего, со мной так и будет. Я уже давно горю в этом грехе и согласна стать пеплом.
Разрываю поцелуй, запрокидываю голову, провожу пальцами по лицу, Дима прикрывает глаза, позволяет мне себя изучать. Медленно веду по лбу, темным бровям, ровному носу, останавливаюсь на губах, осторожно трогаю, пальцы начинает слегка покалывать. Встаю на цыпочки, медленно тянусь своими губами к его, прикасаюсь так нежно, кончиком языка слегка скольжу по ним.
— Не играй, Вита.
А меня накрывает волна его голода, он терзает губы, сильно притягивает к себе, трется пахом и возбужденным членом о мой живот, по нам стекают струи воды, она проникает везде, в глаза, в рот, мы словно этого не замечаем.
Меня толкают к стене душевой, он словно дикий ураган, его губы и руки везде, шея, чувствительные соски, он сосет один, сжимает другой пальцами. Я так часто дышу, мои сдавленные крики — как отклик на каждое его прикосновение. Скользит между моих ног, пальцами проникая внутрь, ноги не держат, царапаю плечи.
Сама не понимаю, что делаю, но обхватываю его член рукой, скольжу вверх, обвожу головку пальцами, затем вниз, глажу, сжимаю.
— Да, да, маленькая моя…
Откровения заводят, я ласкаю его, он ласкает меня, проникая пальцами глубже, растягивая. Стоять трудно, внутри все горит и скручивает узлом.
— Не могу больше…
Сил совсем нет, все так порочно и откровенно.
Разворачивает спиной, наклоняет, руки упираются в кафель, над нами клубы пара, но я ничего не замечаю. Его член скользит по промежности, заполняет меня одним толчком. Кафель мокрый, мне не за что зацепиться, в ответ на каждое его движение во мне из груди вырывается глухой протяжный стон.
Сильные руки до боли сжимают бедра, держат, чтобы я не упала. Правая ладонь опускается, находит мой набухший клитор, трет его, а толчки становятся сильнее. Он разрывает меня, насаживая, как сучку, так по-животному дико, а у меня голова идет кругом.
Сжимаю свою грудь, ощущаю приближение оргазма, он сметает все мысли, тело начинает потряхивать, мышцы вибрируют. Очередной толчок, и меня накрывает.
Сердце готово вырваться из груди, Горн прижимает меня к себе сильнее, делает последний толчок, кончает вместе со мной. Я чувствую его пульсацию, от этого снова сжимаются мышцы, пронося по телу последнюю волну оргазма.
Разве так бывает? Я люблю своего отчима. Это нормально?
Глава 37
Горн
Не могу от нее оторваться, никогда ни с кем так не крыло. Занимаюсь сексом с любимой девушкой, с дочерью своего врага, род которого я поклялся уничтожить, и мне не стыдно. А еще и в день похорон своей жены, приемной матери Виталины.
Но я одержим ею. Я болен. Я пропал. Я перестал бороться и сдался, отпустил себя и получил взамен бесценное. Виталину. Саму жизнь, которой, я считал, у меня нет, давно уже нет.
Она пришла сама, точнее, я, как пацан, надеялся, что она придет. Не мог находиться один, сидеть в кабинете, в ее комнате долго смотрел на статуэтку балерины. Это она ею чуть не прибила Антошу?
