Разлучница. В плену прошлого - Татьяна Семакова
— Завтра мне нужно в ресторан, — сообщает поздним вечером, когда мы смотрим на диване в гостиной какой-то глупый фильм. — Встретиться с одним человеком, он… связной, скажем так. Ну и раздать сотрудникам, чтобы не расслаблялись, — подшучивает, сглаживая углы.
— Я могу пойти с тобой? Кажется, у меня кислородное голодание.
— Да, думаю, да, — отвечает, подумав. — Знаешь, так даже лучше. Пусть возьмет жену, позавтракаем парами. Отвлечешь ее на время, мы обсудим пару моментов.
— Без проблем, — отзываюсь нагловато, но, когда на следующее утро вижу девушку, запал несколько теряю. Она беременная, причем, уже довольно давно.
Смолин зависает на ее животе и сам не замечает, как сильнее сжимает мою руку, а у меня сердце сморщивается от жалости к нам. Я же знаю, как он хочет. Семью, детей, простую понятную жизнь. Меня. Нас обоих устроил бы средний заработок, деньги и власть не прельщали никогда. Да, звучит не слишком амбициозно, но… мы совершенно обычные. Заурядные, пожалуй. Возможно, когда-нибудь захотелось больше, но я отчего-то уверена, что в этом случае мы бы завели второго.
— Я не знаю, как это работает, но беременные женщины исключительно прекрасны, — выходит из транса Смолин. Как и я, убирая ладонь со своего плоского живота под взглядом того самого «связного», которого Костя представил Ренатом. — Особая магия.
— Ты прав, — хмыкает мужчина, теснее прижимая к себе жену. — Мы тут впервые. Хвастайся.
— О, можно я? — воодушевляюсь и под тихий смех Смолина утаскиваю девушку в главный зал.
Мужчины устраиваются за столом через пару минут, не больше. Я даже историю о каплях дождя рассказать не успеваю. Выглядят беспечно и расслаблено, но этот Ренат… не нравится он мне. Я не могу это объяснить, но с того самого первого взгляда, брошенного на мой живот, я почувствовала смутную тревогу. Он играет не за нашу команду. Не знаю, за чью, но точно не за нашу.
Когда встреча подходит к концу, Смолин устраивает меня в своем кабинете и уходит наводить порядок среди персонала, а я без раздумий звоню Невзгодову.
— Ты в городе, — утверждаю, а не спрашиваю.
— Как раз собирался выезжать, — откровенно врет, а я зажмуриваюсь, избавляясь от жалости еще и к нему. — Ты что-то хотела?
— Мне так неспокойно, Валь, — откровенничаю, понизив голос. — Надо отвлечься.
— Украсть тебя?
— Да, — выдыхаю с облегчением и иду искать Смолина, подхватив свою сумочку.
Через десять минут он отвозит меня в одно из своих кафе, а выхожу я через окно уборной, спрыгивая в объятия Невзгодова. Возможно, конспирация чрезмерная, но всем так спокойнее.
— Привет, — улыбаюсь, смущенная задравшимся платьем.
— Привет, — ставит меня на землю и провожает до машины, которую я вижу впервые. А отвозит до скромной квартиры в удаленном от центра районе. Выдает кипу бумаг и малярный скотч, и я на время забываю обо всем, занявшись визуализацией нашего расследования. — Лучшая, — довольно хмыкает Невзгодов, когда я заканчиваю.
— Связной — это как? — выпаливаю свой вопрос.
— Скорее всего, опер под прикрытием. Дрянная работа. Мало кому удается не переосмыслить ценности и остаться верным принципам.
— У меня как будто интуиция сработала. Глупо?
— У тебя интуиция степной волчицы. Доверия он не внушает.
— Видел? — улыбаюсь, а Невзгодов только немного разводит руками.
— Федосеев мертв, — переводит тему. Я морщусь, а Валя поднимает вверх указательный палец, явно собираясь меня чем-то порадовать. — Скончался три года назад, тихо отошел из жизни в своей постели. Ну, если можно назвать своей койку в доме престарелых, куда его отправили доживать последние деньки дорогие родственнички.
— Как Андрей и Марина вообще на него вышли, — бормочу себе под нос, таращась на нотариально заверенные бумаги.
— Мне тоже стало интересно, — интригует, прохаживаясь по комнате.
— Говори уже!
— В этой же богадельне содержится бабушка Марины, Елизавета Андреевна Школьникова. Хотя, богадельня — это больше в ироничном смысле. Пребывание там стоит немерено.
— Погоди. Но Смолин же тогда жил в ее квартире. И они какое-то время ее уже сдавали. Зачем?
— Не знаю, но хочу спросить.
— Она жива?!
— Судя по данным, которые нарыл Троянский — да. Ей семьдесят два, на тот свет она вроде как не собирается, а карта такая, что можно позавидовать. Если не считать скачков давления и нелюдимость, я бы назвал ее абсолютно здоровой. Ехать около часа.
— Зачем я тогда?.. — оборачиваюсь на стену, ставшую похожей на лоскутное одеяло.
— Ты хотела отвлечься, — невозмутимо пожимает плечами Невзгодов и ускоряет шаг до входной двери, мельком взглянув на мое рассерженно-негодующее лицо.
— Что с врачом? — спрашиваю в машине. — Удалось нащупать связь?
— Думаешь, как Троянский так быстро вышел на дом престарелых? — ухмыляется Невзгодов. — Это учреждение, наркологическая клиника — все принадлежит Рязанцеву. Не напрямую, конечно, по бумагам все красиво оформлено на дальних родственников его жены. Настолько дальних, что связь едва прослеживается, но… Троянский. У Осина уже на руках номера счетов и переписки по электронной почте.
— Его привлекут?
— За что? Не смеши. Уверен, Осин планирует шантажом выкачивать из него процент от прибыли. Слишком удобный человек, чтобы затевать войну.
— Я думала, он… мстить будет или вроде того, — бурчу недовольно.
— Тоже своего рода месть. Если честно, мне плевать.
— А мне — нет, — отвечаю резко. — Я даже не уверена, что та авария спровоцировала выкидыш. Ну, пролетели несколько метров. Ну, головой приложилась. На руках были синяки, на ногах, но не на животе, понимаешь? Нисколько не удивлюсь, если…
— Незаконный аборт? — хмурится Невзгодов, а я молча киваю. — А мотив?
— Чтобы не отвлекать Смолина от выплаты долга. Все вписывается, понимаешь? Все!
— Рязанцев — обычный мошенник. Не думаю, что он пошел бы на подобное. Но и не исключаю. Хочешь, дам задание Троянскому слить всю информацию всем родственникам всех, кто когда-либо лежал в его отделении или в клиниках? Еще в сеть и правоохранительным органам во все возможные структуры. У него будут большие проблемы.
— Или его просто убьют. Точнее, его наверняка убьют. Так что нет. Пусть лучше живет на побегушках у Осина. Я должна ему, в каком-то смысле. Считай, вместо себя подарила ему верного пса.
— Не так уж и абсурдно его решение, да?
— Ой, отвянь, — ворчу и отворачиваюсь от него.
— Знаешь, что меня действительно радует во всем этом? — спрашивает через пару минут.
— Без понятия.
— Ты наконец-то отпустила. Перестала цепляться за свое горе, за свое прошлое. Ты можешь говорить об этом без слез на глазах, можешь принимать рациональные решения, избавилась от ненависти. Ты в самом деле отпустила и эта перемена разительна. И я счастлив, что ты можешь двигаться дальше.
— Я так
