Разлучница. В плену прошлого - Татьяна Семакова
— Почему?
— У меня задержка, Валь. Все мое движение — по кругу.
Глава 24
— Смолин знает?
— Нет.
— Не повторяй своих ошибок.
— Я уже, — нервно смеюсь и тру лицо. — Ну куда сейчас, Валь? Пусть думает о том, как выпутаться.
— Не думаешь, что эта новость только подстегнет? Он будет осторожнее.
— Или наделает глупостей. Или оступится. Или еще миллион вариантов. Один из которых — я не беременна. Надо убедиться, заедем в аптеку на обратном пути.
— Идет, — легко соглашается и сворачивает с шоссе. — Итак. Мы — молодожены. Твоя обожаемая бабуля недавно попала в больницу, сломала ногу. Ей требуется постоянный профессиональный уход, я готов раскошелиться, потому что втайне мечтаю избавиться от нее, то есть, сбагрить не на время, а на ПМЖ. Ты переживаешь, будет ли ей комфортно, суешь свой нос в каждую щель, общаешься с постояльцами. Будет весело.
— Как всегда, — хмыкаю, доставая «дежурное» обручальное кольцо из бардачка.
Все идет идеально. Нам показывают сначала комнаты, затем — территорию. Бабушку Марины я замечаю сразу же, она сидит в одиночестве на скамейке и смотрит в одну точку. Пока выдумываю предлог, чтобы к ней подойти, вмешивается Невзгодов.
— Шизанутых тоже берете? — недовольно спрашивает у администратора.
— Нет-нет, что Вы! — оправдывается женщина. — Психически нездоровых людей в стенах учреждения нет и быть не может. Этим особенным людям требуется особый уход и лечение. Но в штате наших специалистов есть психолог. Консультации доступны всем постояльцам. Уникальный в своем роде профессионал! Поэтому атмосфера…
Дальше уже не слушаю, направляясь прямиком к Елизавете Андреевне.
— Здравствуйте. Могу я присесть? — говорю по возможности ласково и, не получив не то, что ответа, даже реакции, сажусь. — Как Вам тут? Бабушке нужен уход… переживаю. Вас не обижают?
Кажется, будто на лице старушки появляется ухмылка, но рассмотреть не успеваю, к нам подходит администратор и Валя.
— Она не разговаривает, — тактично шепчет мне на ухо женщина. — Уже много лет.
— По состоянию здоровья? — хмурюсь, а женщина тушуется и бегает взглядом.
— Нет, — все-таки отвечает. — Скорее, какая-то душевная травма, что-то случилось дома и…
— И после этого Вы продолжите утверждать, что тут грамотный психолог?
— Бездарь, — неожиданно говорит Елизавета Андреевна, продолжая смотреть прямо перед собой.
Невзгодов хрюкает, я недовольно поджимаю губы, а администратор заметно краснеет.
— Обсудим скидки, — Невзгодов невежливо утаскивает ее подальше, а я разворачиваюсь к Школьниковой.
— Меня зовут Виктория, — представляюсь, решив не ходить вокруг да около. — Сестра Андрея.
— Вы похожи, — медленно моргает старушка.
— Вам рассказали о Марине?
— Да.
— Кто?
— Внук.
— Что конкретно?
Она поворачивает голову и довольно долго разглядывает мое лицо.
— Уезжай, — произносит тихо. — Так далеко, как только сможешь.
— А Вы, видно, всю жизнь хотите провести за забором? — надменно закатываю глаза. — Прям вижу, как Вы наслаждаетесь. — Старушка приподнимает брови, а я закрепляю успех: — Я знаю о квартире. И она пустует. Не обещаю, что не нагряну однажды сама, но… вряд ли Вас будут искать, раз запихнули сюда.
— Меня никто не держит, Виктория. Я могу уйти хоть сегодня.
— Было бы куда, да?
— Куда, зачем… все это уже неважно.
— Расскажите все, что знаете и я обеспечу Вас жильем и стимулом для жизни.
— Нет, — отрезает и снова отворачивается. — Уходи.
— Отлично. Поговорю с Васей.
Я поднимаюсь, а она хватает меня за руку и испуганно смотрит снизу вверх.
— Нет, не надо, не общайся с ним. Уезжай, послушай старуху. Уезжай, пока не поздно!
— Андрею и Марине Вы то же самое посоветовали?
— Да что за наказание! — всплескивает руками старушка. — Сядь.
— Вам тяжело угодить, — иронизирую, плюхаясь обратно и встречаюсь с ее недовольным взглядом. — Я все равно все выясню. С Вашей помощью или нет.
— Я воспитала монстра, — проговаривает отстраненно, снова отворачиваясь. — Жадного беспринципного и бездушного монстра. Надеюсь, я проживу еще долгие годы. Я выбирала для себя самую дорогую тюрьму.
— Так, ладно, переезд Вам неинтересен, — говорю быстро, чувствуя, как время утекает сквозь пальцы и скоро меня попросят на выход. — Как насчет того, чтобы уберечь мою голову?
— Уезжай, — повторяет, нахмурившись и повернувшись ко мне.
— Нет.
— Настырная, — злится и теребит платочек в руке. — Я случайно услышала разговор. Сын велел устроить так, чтобы Мариночка не смогла иметь детей. На время. Кричал на Васю, что либо он все сделает, либо он разберется по-своему. Мол, ему не нужен внук от дворовой шпаны. Увидел меня и пригрозил, что, если я хоть слово скажу, он убьет Андрюшу. И я замолчала. Замолчала! — выкрикивает и морщится. Вытирает пот со лба и прикрывает глаза. — Закрылась здесь. Закрылась и молчала. Но они поняли, не знаю как. Приезжали, задавали вопросы. И до этого приезжали, раз в неделю, я всегда хорошо относилась к Андрею, поэтому ничего не рассказала. Пока они не сообщили, что Марина опять забеременела. И тогда я велела им уезжать. Помогла с жильем, у меня были сбережения… А потом эта авария, Мариночка пропала… Уезжай, Виктория. Уезжай, Богом молю! Погубит, всех погубит. Никого не пощадит. Детей своих не щадил, тебя и подавно. Он любит только деньги. И это моя вина. Уезжай.
Окидываю взглядом ухоженную территорию с обилием цветов, кольца на ее пальцах, подвеску, серьги, дорогую стильную одежду, молодых санитаров, с улыбками бегающих с подносами с напитками, таблетками и закусками. Встаю и ухожу, не прощаясь.
— Мне тут не нравится, — сообщаю администратору и Вале, присевшему ей на уши.
— Что? Но почему? У нас прекрасные условия!
— Люди тут… — подбираю слово, подняв взгляд к потолку, а потом плюю на все и добавляю, как думаю: — Говно.
Уходим быстро, пока администратор от возмущения хватает ртом воздух.
— Не удивлюсь, если Марина приемная, — шиплю раздраженно, плюхаясь в машину.
— Точно нет. После обнаружения останков сравнивали ДНК с ДНК ее отца.
— Значит, она в мать, земля ей пухом. И я бы тоже лучше сдохла и отдала своего ребенка в чужие руки, чем позволила воспитывать его вот таким вот родственничкам!
— Предложил бы выпить, но…
— Я так зла! — вскрикиваю, а из глаз брызгают слезы.
Рычу, сжав кулаки, плачу и смертельно хочу что-нибудь разрушить. Например, свою жизнь, набросившись на Школьникова с кулаками.
— Это он! Он убил брата, я уверена!
— Младший или старший?
— Плевать! Оба! — кричу от бессилия. — Оба! Ненавижу! Ненавижу!!!
Невзгодов останавливает машину, выходит и помогает мне.
— Кричи, — говорит тихо. Я задыхаюсь своей эмоцией, а он настырно повторяет: — Кричи.
Делает шаг в сторону, отводит взгляд, а я набираю полные легкие воздуха и ору так громко, как только могу. Верещу, нагнувшись и сорвавшись
