Чокнутая будущая - Тата Алатова
– Когда? – невнятно спросил он, не поднимая головы.
Очень хотелось погладить его по волосам, да минус десять. Шапки, шарфы, перчатки. До живого человека и не добраться.
– Больничная еда, «Хлеб насущный», шнурки, – перечислила я, невольно улыбаясь. Согреваясь.
– Так мало, – проговорил он растерянно.
– Ну прости, вот такая я жалкая.
– Ты чокнутая, – убежденно простонал Антон, а потом опять посмотрел на меня.
Вьюжная вьюга.
Замело поземкой все пути-дороги.
Этот поцелуй был совершенно иным.
Теплым-теплым.
Бережным.
Знаете это ощущение, когда ты входишь в парное сентябрьское море? И оно обволакивает тебя всю, омывает ласковыми водами?
Вот так меня целовал Антон в межзаборье – как море.
Долго-долго.
– Как сладко, – прошептала я, когда он отстранился.
– Горько, – возразил Антон и резко засмеялся. – Отравленный поцелуй Иуды.
Он смеялся, а я опять заплакала. Для гармонии.
Глава 22
Кутаясь в пеструю шаль, я ловила расплывчатые отражения в окне. Женщина с перекинутой через плечо длинной косой – это я. Тень, маячащая в глубине комнаты, – Антон.
После того как возня с дверным замком закончилась, а мастер ушел, Антон попросил разрешения осмотреть дом, прежде он дальше кухни и не ходил особо. На самом деле осматривать тут было нечего – две спальни, моя и бабушкина, да бывшая гостиная, где нынче принимала клиентов. Ну и всякие кладовочки, закуточки и клетушки непонятного назначения.
Прямо сейчас он бродил по комнате для клиентов, разглядывая традиционную мордовскую вышивку на стенах, свечи, красный бархат и рукодельные пестрые половики.
– Неужели люди действительно платят за это?
Оглянувшись, я увидела, как Антон тянется к колоде на столе.
– Не трогай. – Торопливо подошла к нему, накрыла карты ладонью. – Не люблю, когда к ним прикасаются другие. Здесь, – я протанцевала пальцами по рубашке, – ответы на все мои вопросы, и ты даже не представляешь, чего мне стоит не заглядывать в них каждую минуту. В подростковом возрасте я не принимала вообще никаких решений, не посоветовавшись сначала с картами. Но потом… потом стала с осторожностью гадать самой себе, ведь все равно ты не можешь что-либо изменить. Не всегда можешь, – поправилась задумчиво, поймав внимательный взгляд Антона. – Когда заболела бабушка, я заранее знала, чем это закончится, понимаешь? Знала! Каждый день в больнице, когда слушала назначения врачей, смотрела, как ей делают уколы и ставят капельницы, я понимала, что ничего не поможет. И все равно во мне жила глупая слепая надежда. Сегодня мне все время хочется разложить карты на тебя, но в последний раз я увидела столько гадостей в свой адрес, что это надолго выбило меня из колеи.
– Гадостей? – повторил Антон со сложной, непонятной интонацией. Как будто он смеялся надо мной, но в то же время и соглашался. – Ты ведь всегда можешь спросить меня напрямик. Я скажу тебе все, что думаю.
– И что ты думаешь?
– Что ты очень жестока.
И снова – двойственное впечатление. В его голосе не было осуждения или злости, возможно, смирение.
– Жестока, – пробормотала я, шагнула к нему и прижала руку к его горлу. Не давила, просто хотела поймать слова на ощупь, осязать, как он будет глотать свои чувства.
Антон на мгновение прикрылся ресницами, давая себе передышку, а потом снова взглянул прямо на меня.
– Жестока и эгоистична, – сказал упрямо. – Ради собственной прихоти ты делаешь все возможное, чтобы оставить меня без семьи.
– И каково это – быть чьей-то прихотью?
Он плавно снял мою руку со своего горла, поцеловал запястье, а потом по очереди – костяшки пальцев.
– Ты красива, – произнес он, не отнимая ладони от губ, – дикой и необузданной цыганской красотой. Меня завораживает и пугает твое сумасбродство. Ты делаешь что хочешь и не переживаешь о последствиях. Иногда – все чаще и чаще – я поддаюсь твоим настроениям и тоже перестаю думать о том, к какой катастрофе мы несемся.
– А что, если я – твой протест? – Я погладила его губы пальцем, обвела их контур, пробежалась легонько по вечерней щетине. – Что, если ты пытаешься послать всех к черту? Если на самом деле ты устал решать проблемы семьи и быть для всех удобной палочкой-выручалочкой?
– И каково это – быть чьим-то протестом? – с улыбкой спросил Антон.
– Я с ума схожу, когда ты теряешь самообладание. Твоя беспомощность делает меня всемогущей. Почему-то рядом с тобой мне хочется быть жестокой и эгоистичной. Как будто я имею на это право. Особенно потому, что я не имею на это права.
– Ты ведешь себя как мой брат.
– Господи, надеюсь, что он так не делает, – вырвалось у меня.
От возмущения я схватила Антона за галстук, притянула к себе и поцеловала. Он отозвался с готовностью, без малейшей заминки.
Если Короли Мечей принимают какое-то решение, то больше не сомневаются и не отступают.
Где-то там, в межзаборье, Антон поцеловал меня – сам! И больше не собирался терзать меня своими метаниями. Наверняка они все еще прятались в глубине его разума, но Антон не будет их демонстрировать, как и многие другие свои эмоции.
Вот почему он целовал меня с такой уверенностью. Я невольно отступала от его напора, пока не прижалась к стене. Мигом растеряла всю свою бойкость, занервничала и поняла, что доигралась. Нельзя бесконечно дергать тигра за хвост.
Весь мой ничтожный опыт оказался бессилен: Алеша был чересчур расслабленно-добродушным, чтобы я познала с ним и такие грани чувственности.
– Подожди, – поддавшись острой вспышке паники, шепнула я, слабо упираясь Антону в грудь, – дай мне минутку.
Он чуть отстранился, и только тогда я услышала, как тяжело он дышит, и увидела желание в его глазах – откровенное, прямолинейное. Я даже не знала, что так бывает.
Это было прекрасно, волнующе и интимно, напряженно и оглушительно.
Два грешника и обманщика, мы могли хотя бы друг с другом быть честными.
Ни о чем больше не тревожась и ни о чем не думая, я сама провела по плечам Антона, снимая его пиджак. Сама развязала галстук. Сама расстегнула пуговицы на рубашке.
Скажите мне, вы когда-нибудь хотели кого-то до боли? До стеснения в груди? До темноты в глазах? Вы знали, что возбуждение накатывает горячими волнами, отзываясь во всем теле, даже в темечке? Вы знали, что мужчина в твоих руках вызывает такое сильное стремление его раздеть? Знали, что мне будет нужно больше обнаженности под ладонями и губами?
Знали? А мне почему не сказали? Ведь я была уверена,
