Завтра подует завтрашний ветер - Ольга Яблочкина
– И тебя не волнует то, что он…
– Да что ты? Отличный парень, хоть я с ним и виделся всего пару раз, меня и не помнит, наверное.
– А вот родители…
– Что?
И Мидори рассказала все с момента объявления об их помолвке. Рассказала, ничего не утаивая, потому что хотела рассказать кому-то, а именно брат порой как никто другой подходил для этой роли. Она рассказала все-все, кроме одного. Кроме того нелепого случая. Да и необходимости его рассказывать не было – брат тоже читал ту статью.
– Прямо Ромео и Джульетта какие-то. Да уж… – задумчиво произнес он. – Тут уж либо любят, либо ненавидят. В твоем случае второе. Ладно, чем смогу, помогу.
– Спасибо, – тихо отозвалась Мидори.
– Кстати, о той статье… Это ведь неправда?
– Неправда, – только и сказала она, не желая более уточнять что-либо.
– Так я и думал.
Коджи приехал на пару месяцев в Осаку по работе, что было очень удобно, ведь родительский дом никуда не делся, и не нужно было снимать квартиру. Поговорив еще немного о жизни друг друга, Коджи ушел на работу, в один из филиалов его компании, а Мидори еще некоторое время оставалась дома, прежде чем самой пойти в редакцию.
В этот день она не виделась с Чонхо, даже не разговаривала с ним. Если он ей не звонил, то значит, ужасно занят, а именно сейчас ей не хотелось надоедать ему. На сегодня работы было мало, и она серьезно принялась за сортировку фотографий на свою маленькую личную выставку. Фотографии всегда успокаивали ее. Но…
Это было два дня назад, но именно сейчас она снова вспомнила это прикосновение. Она снова неосознанно притронулась пальцами к губам, но тут же их отдернула. Негоже вспоминать такое. Она вновь взялась за фотографии.
Она ушла домой довольно поздно, несмотря на малое количество работы. Ей просто не хотелось туда идти, точно так же, как и во все другие места. Ее маленькое место работы было ее личным убежищем, и в трудные минуты она скрывалась именно там.
Приехав домой после ночной прогулки на мотоцикле, предназначенной только для того, чтобы посмотреть в ее окно и тут же уехать, он еще долго не мог уснуть и ближе к трем часам бросил эту затею. Мин Хон, место которого было уготовлено на татами, припасенного на такой случай, вежливо поинтересовался, почему тот не дает ему спать своими рассуждениями, и только тогда Чонхо понял, что некоторые из мыслей произносит вслух. Не обратив никакого внимания на это замечание, он взял книгу, содержание которой ускользало от него вот уже который день, и долго смотрел на одну страницу, прежде, чем начать читать. Постепенно содержание вновь увлекло его.
Настало утро, и еще немного, и нужно было на тренировку. Он хотел позвонить ей перед тренировкой, но вместо этого начал спорить с Мин Хоном о том, что незачем ему быть на тренировке, пусть лучше по городу пройдется. Но сдался он примерно на пятом аргументе, подумав: а почему бы, собственно, и нет?
Он хотел позвонить ей по пути, но тут помешал Мин Хон своим надоедливым присутствием и постоянным напоминанием о себе.
Он просто хотел спросить, как она.
Но неожиданно телефон зазвонил сам. Это была вторая половина дня, когда они могут идти на все четыре стороны. Звонил его менеджер, с которым он встречался весьма редко. В основном, они связывались друг с другом по телефону. Звонил, чтобы сказать, что его приглашают на сборы, чтобы участвовать в сборной.
– Вот ведь… – присвистнул Мин Хон. – А меня не пригласили.
Игра должна была состояться через две с половиной недели. Ему звонили одному из первых, чтобы об этом сообщить, и, соответственно, пригласить тренироваться на стадионе Монсу в Ульсане.
Час от часу не легче… Его уже завтра ждали на первой тренировке. А он и не знал, соглашаться ли. Конечно, это честь играть за всю страну, но иногда так не хочется забывать о своих мелких проблемах.
– Да, я еду, – вместо того, чтобы вспомнить о своих мелких проблемах, сказал Чонхо.
Чтобы вылететь завтра, нужно было тут же покупать билеты на самолет, что он и сделал, как только уладил все маленькие проблемы с руководством клуба. Вместе с Мин Хоном, которому через несколько часов тоже позвонили, чтобы пригласить в сборную, он заказал билеты по интернету.
Казалось бы, теперь самое время позвонить ей, но тут произошло непредвиденное обстоятельство – лопнуло колесо, поэтому оставшуюся часть дороги пришлось преодолевать пешком, мотоцикл увезли в ремонт. Плюс ко всему пришлось терпеть страдания Мин Хона по поводу дальности дома Чонхо, ведь он так устал.
Солнце уже давно село, а они только дошли до дома, чтобы тут же добраться до своих спальных мест – пять километров после тренировки и марафона за билетами просто так не даются. О том, что он хотел позвонить, он вспомнил только, когда ночью пошел попить воды, потому что мучила жажда. Был третий час ночи, и звонить было, мягко сказать, неприлично. Он решил сделать это завтра до отлета.
Ближайший самолет был в десять сорок, так что вставать слишком рано не было необходимости.
– Опять в запасе буду… Тут догадаться проще, чем лежа токк есть*, – говорил Мин Хон за завтраком, приготовленным совместными усилиями в кратчайшие сроки.
Ничего на это не ответив, Чонхо быстро доел остатки кхонпап. Он оставил грязную посуду на столе, доверив ее мытье Мин Хону, а сам ушел с кухни в комнату. Он хотел позвонить, сказать…
А, собственно, что он хотел сказать? Об этом он задумался уже на третьем гудке. Трубку все не брали, и он уже хотел отменить вызов, как раздался звонок в дверь. Чонхо нажал кнопку отбоя.
Открыв дверь, он увидел домоуправляющую, Мияги-сан, которая собирала ежемесячную плату за вывоз мусора. Он быстро расплатился и уже хотел вернуться в квартиру, чтобы позвонить еще раз, но только ушла Мияги-сан, из-за выступа стены вышла та, которой он только что звонил. Они еще несколько секунд просто смотрели друг другу в глаза, будто разговаривая взглядом, совсем неслышно, и только после этого Мидори сказала:
– Я на несколько минут, хотела вам завтрак принести…
Она приподняла вверх пакет с явно съестными припасами.
– Постой, мне нужно тебе кое-что сказать.
Сердце Мидори пропустило удар. «Сейчас», – подумала она. Чонхо пропустил ее в квартиру, закрыв за ней дверь. Но только она закрылась, в горле пересохло.
– Я уезжаю, – наконец сказал он. – Играю в сборной.
Неприятное ощущение новой недосказанности стало
