Мария Воронова - Апельсиновый сок
За два месяца Вероника сбросила не меньше пятидесяти килограммов! Куда уж там тайским таблеткам и иглоукалыванию…
Теперь можно было вернуться к книгам – но уже не романам, а учебникам. Уровень Вероникиных знаний оставлял желать лучшего, а класс был выпускной. Но, окрыленная победой над лишним весом, она решила, что теперь ей любая задача по плечу, налегла на школьную программу и успешно сдала экзамены в Первый медицинский. Правда, как подозревала Вероника, не без помощи той же Эсфири Давыдовны, у которой везде были знакомые…
* * *Операция прошла быстро и гладко, но киста так и не обнаружилась. По женской части у Вероники все оказалось в порядке. На всякий случай взяли биопсию, но, по мнению врача, не было никаких причин, не позволяющих Веронике зачать ребенка.
Новость была, безусловно, приятной. Вот еще бы знать, с кем реализовать этот проект! Миллер не звонил. Вероника каждый вечер ждала его звонка и из-за этого ужасно на себя сердилась.
«Вот в чем отличие женщины от мужчины! – думала она, в очередной раз перемывая полы, лишь бы не сидеть возле телефона. – Если женщина хочет расстаться с мужчиной, то обязательно устроит ему сцену и во всех подробностях объяснит, что даже такой ангел, как она, больше не в силах его, гада, терпеть. А потом еще позвонит, чтобы проверить, хорошо ли усвоено сказанное. Мужчины же предпочитают покидать сцену по-английски – не прощаясь. Миллер не звонит уже столько времени, что это вполне можно считать уведомлением о разрыве!»
Но все равно, поднимая трубку телефона, она каждый раз надеялась услышать Димин голос.
Одиночество тяготило, и чем дальше, тем сильнее.
На работе Вероника ловила себя на мысли, что ей хочется спуститься в кабинет заместителя по АХЧ и попросить у него кофе в чашке с красными цветами. Но она понимала, что момент душевной близости с Громовым был лишь моментом, ведь тогда он честно сказал, что не стремится к серьезным отношениям с женщинами. А в клуб «просто друзья» не верила сама Вероника.
* * *Рабочий день уже закончился, когда Громов появился в ее приемной сам. Услышав его голос, Вероника приоткрыла дверь кабинета: Лука Ильич любезничал с ее секретаршей и пытался пристроить в углу коробку с люстрой.
– Ах, зачем вы еще здесь? – так приветствовал он Веронику. – Я хотел сюрпри-и-из! – Последнее слово он гламурно протянул. – Вот пришли бы завтра на работу, а люстра уже висит.
– Ага! Чуть-чуть повисит, а потом – хрясь! – и прямо мне на голову! Вот тогда это будет настоящий сюрпри-и-из! – Она не удержалась, чтобы не передразнить его.
– Ладно вам! – обиделся Громов. – Так что, вешать или как?
– Если вас не смутит мое присутствие. Мне бы надо еще поработать.
– Ваше присутствие меня только вдохновит, – заверил он и куда-то ушел.
Как потом выяснилось, он отправился за стремянкой.
Но когда Громов, торжественно неся стремянку перед собой, вернулся в кабинет…
Наверное, они были похожи на школьников, внезапно оставшихся наедине и плохо представляющих, что им теперь делать. Громов больно прижимал ее к себе, она бестолково гладила его по начинавшей седеть голове. Как пионеры восьмидесятых, они прижимались друг к другу плотно стиснутыми губами, и так же, как в юности, им мешали носы. Сначала Громов прислонил ее к стенке, потом, опрокидывая стулья, потащил к столу.
Но, достигнув цели, он все так же беспомощно цеплялся за ее плечи, пряча лицо у нее за ухом.
Едва не опрокинув вазу для цветов, Веронике удалось нашарить трубку местного телефона.
– Можете идти домой, – простонала она секретарше. – Люстра – это долгая история, неизвестно, сколько еще он будет ее вешать. Кабинет и приемную я закрою сама.
Оба понимали: происходит что-то очень естественное и неизбежное, противиться этому так же глупо, как пытаться задержать восход солнца. А уж размышлять об этом и вовсе бессмысленно.
Так яростно они обнимались потому, что оба чувствовали: им нужно стать родными людьми…
Осторожные пальцы, расстегнувшие верхнюю пуговицу блузки… Лицо, уткнувшееся в живот… Руки, наслаждающиеся прикосновением к шее…
– Поедем к тебе? – пробормотал Громов в перерыве. – Или ко мне? Купим маме билет в кино, а потом, когда она вернется, все вместе будем пить чай с пирожными…
– Нет уж, давай не будем ее беспокоить. Едем ко мне.
На этот раз Громов вел машину спокойно, не ввязываясь ни в какие авантюры. На сидевшую рядом Веронику он почти не глядел, а она ежеминутно косилась на его сосредоточенный профиль в мерцающем желтом свете фонарей.
На мосту Лейтенанта Шмидта они попали в пробку, и Веронике захотелось, чтобы они остались тут навсегда. Ей было так уютно – на этой планете, в этом темном городе, где такое низкое небо, не выше потолка ее квартиры… на этом мосту, где сидящие в соседних машинах люди наверняка злятся, что не могут попасть домой, ведь дома их ждет ужин на кухне с красными занавесками в белую клетку…
Ей уже казалось, что она прожила с Громовым всю свою жизнь… Они вместе так давно, что им не нужны слова… И страсть, толкнувшая их сегодня в объятия друг друга, родилась не вчера, а много лет назад. Поэтому они так спокойно едут сейчас, то есть не едут, а стоят в пробке, зная, что, как бы там ни было, скоро они вместе поужинают, посмотрят телевизор, а потом по очереди примут душ – никаких совместных омовений, это такая пошлость! – и лягут в постель, где случится то прекрасное, что происходит с ними уже очень и очень давно…
Пытаясь стряхнуть наваждение, Вероника без спросу закурила.
«Если бы мы много лет жили вместе, я знала бы, как он относится к курению в своей машине!» – зло подумала она.
Громов, в ожидании момента, когда можно будет тронуться, взял ее руку и легонько сжал. Жест был таким уютным и домашним, что у Вероники закружилась голова.
– Лука Ильич, – сказала она и не узнала собственного высокого голоса. – Вы ведь не имеете в виду на мне жениться?
– Но я же говорил уже, что не могу…
– Тогда зачем мы едем ко мне?
– Вероника, милая…
– Никакая я вам не милая! – отрезала она и вдруг, несмотря на переполнявшую ее горечь, рассмеялась: так ее речь была похожа на речи непробиваемых героинь советских фильмов. – Лука Ильич, если у вас нет серьезных планов… Тогда ничего не нужно.
Громов смотрел на нее долгим грустным взглядом… Когда машины в пробке начали понемногу двигаться, он даже не услышал их резких сигналов.
– Вероника, поверь, если бы я мог, я бы женился только на тебе. Я чего-то люблю тебя, – сказал он себе под нос.
– Мне от этого не легче! – зло выкрикнула она. – Я хочу быть с тобой! Я хочу разделить с тобой жизнь… и твое безумие, если оно вдруг, не дай бог, наступит. Или мы вместе, или врозь. Решай.
