Елена Свиридова - Возвращение из ночи
— Но почему, Джек? Откуда такой серьезный прокол? Ведь он умен... — удивился Митя.
— Нет, Митенька, он, конечно, умен и хитер, но не настолько, чтобы ни делать глупостей! И чисто психологически это можно объяснить... Решение проблемы с Анной, как бы посланное свыше, настолько удовлетворило его, что ему не хотелось подвергать сомнению сам факт ее амнезии. Согласись сам, что для него это очень удобный выход!
— Пожалуй, — кивнул Митя.
— Как ты считаешь, его можно упрятать в тюрьму законными методами? — спросил Джек.
— Я же говорю, мне нужны факты! Кто даст против него показания?
— Выводить Анну на сцену в качестве жертвы очень рискованно. Даже если отбросить в сторону всю мистическую подоплеку этой истории, которая, я повторяю, для меня лично вполне реальна, положение Анны слишком уязвимо. Ее амнезия, которую она так ловко сумела разыграть, остается ее единственной защитой...
— А если рокеры? — предложил Митя. — Да, пожалуй я навещу в тюрьме этого ублюдка! Попробую его расколоть.
— Кстати, как у тебя на личном фронте? — вдруг спросил Джек.
— Пока никак... Я не тороплю Наталью. Она должна все обдумать и сама все решить. Да и я так занят в последнее время, что мы почти не успеваем встречаться...
Все произошло именно так, как и предполагал Джек, которого практически никогда не подводила интуиция. Весь его разговор с Анной в больнице был записан от начала до конца. Господин Ребров использовал для этой цели то самое кольцо, которое подарил Анне в день помолвки. Но никто, кроме самого Германа, не знал о том, что это кольцо выполняло функцию записывающего устройства с первого же дня после странного возвращения жены в его дом. Анна, даже не подозревая об этом, была, тем не менее, очень осторожна и старалась не говорить и не делать даже в отсутствие Германа ничего такого, что могло бы вызвать хоть какие-то сомнения в ее искренности с его стороны. Инстинктивная правильность ее поведения и заставила Германа, в конце концов, полностью поверить в ее амнезию.
Внимательно прослушав запись беседы Джека со своей женой, он не обнаружил в ней ничего такого, что привлекло бы особенно его внимание и вызвало какие-то подозрения. Психиатр, совершенно очевидно, был умен, опытен, профессионален, делал именно то, чего хотел от него Герман, но какая-то подсознательная тревога, все же, возникала при прослушивании записи, источник которой Герман никак не мог уловить. Это насторожило его. Углубившись в анализ собственных ощущений, он понял вдруг, что тревожил его сам психиатр. Возможно, он был слишком умен для предназначенной ему Германом роли. Начав серьезно лечить Анну, он мог докопаться до чего-то такого, о чем ему вовсе не надо было знать. Дело в том, что сам Герман, в отличие от Анны, прекрасно помнил все, что произошло перед ее исчезновением. Но, оглушенный ее ударом, он не знал точно, в какой именно момент она исчезла. Когда он очнулся, ее уже не было в заброшенном доме. Обнаружив разбитое стекло, примятую клумбу под окном, Герман легко восстановил картину ее бегства, но дальнейший ее путь терялся в неизвестности. Дождь начисто смыл следы машины Белова, которую вынесло на обочину.
Поначалу Герман подумал, что Анна может поднять шум, обратиться в милицию, и на всякий случай еще сутки провел в заброшенном доме, получая по сотовому телефону информацию о том, что происходит в особняке. Но там все было спокойно, никто его не разыскивал, и он решил, что может вернуться без всяких опасений. На другой день он отправил своих ребят на розыски Анны, но они вернулись ни с чем. То же самое произошло и на третий день, и тогда Герман решил, что Анна, скорее всего, стала жертвой какого-то несчастного случая. Где-то в глубине души он все еще надеялся, что ее найдут, живой или мертвой, и что он сможет помириться с ней или хотя бы оплакать ее труп, но она исчезла бесследно. Искренне погоревав о ней, он постепенно начал свыкаться с мыслью о ее гибели и продолжал заниматься своими делами. И вдруг она появилась, пришла сама...
Стоя на крыльце и глядя, как она приближается к нему по дорожке, как разговаривает с Парацельсом, он испытывал очень сложные, противоречивые чувства и внутренне готовился ко всему, что могла сулить ему эта встреча. Но произошло то, чего он меньше всего ожидал. Чувствительная Анна с болезненно развитым воображением просто лишилась памяти и, кажется, окончательно потеряла рассудок... С одной стороны это было даже выгодно Герману, проблема решилась как бы сама собой, но с другой стороны так не могло продолжаться бесконечно... Добившись своего и уложив ее анонимно в хорошую частную клинику, Герман понял вдруг, что проблема для него все равно не решена. Даже в клинике, а может быть, именно в клинике, Анна представляет для него определенную опасность как источник нежелательной информации, тем более, если ею занимается слишком умный психиатр!
С этими мыслями он набрал номер Жанет и спросил.
— Ты одна?
— Да... — ответила она сонным голосом.
— Я скоро буду у тебя!
Она что-то пробормотала, но Герман не стал слушать и отключил связь.
Жанет вскочила с постели, бросилась к шкафу, стала перебирать свои наряды, прикладывать к лицу перед зеркалом. Она нервничала, ей все не нравилось. Ее опухшее со сна лицо выглядело одинаково плохо и в черном, и в белом, и в голубом... Наконец, она остановилась на темно-бордовом облегающем платье на молнии, с трудом натянула его, торопливо стала наносить на лицо косметику, и как только успела оттенить веки и покрасить губы в тон платья, услышала звонок в дверь. Быстро погасив яркий верхний свет и оставив горящими только скрытые светильники, создающие ощущение таинственного полумрака, она побежала открывать.
— Ах, дорогой мой! — произнесла она нараспев, пропуская Германа в прихожую. — Что привело тебя в столь поздний час?
— Я хочу знать о нем все! — сказал Герман.
— О ком же? — спросила Жанет с невинной улыбкой.
— Об этом твоем психиатре!
— Да не мой он совсем, — улыбнулась Жанет. — И что ж такое случилось? Ты встревожен, взволнован... Он не взялся лечить твою жену?
— Она в клинике. Но я должен знать о нем все!
— Что-то не так? — Жанет заглянула ему в глаза, взяла за руку, провела в холл, — Садись. Сейчас я сделаю кофе и все тебе расскажу... — Она быстро исчезла в кухне, оставив Германа одного.
Он устало опустился в глубокое кресло, обтянутое темным бархатом, огляделся. Его окружали довольно странные вещи... На стенах поблескивали чучела змей, обвивающие диковинные ветвистые рога, ярко сверкали два желтых прозрачных камня, напоминая кошачьи глаза... Изящные полочки были сплошь уставлены всевозможными фигурками из белой кости и темного дерева, а над дверью висела большая маска какого-то идола и словно живым взглядом смотрела прямо на Германа. Он подумал, что у него никогда не возникало желание иметь что-либо подобное в своем современном комфортабельном доме, изысканно стилизованным под старину, поскольку он был совершенно равнодушен ко всем этим предметам культа... Но такая обстановка, конечно, могла произвести впечатление на чувствительного человека со слабыми нервами, вызвать у него приступ мистического ужаса или, наоборот, экстаза. Надо отдать должное Жанет, она знает, что делает, умело используя интерьер дома в своих целях...
Наконец, появилась сама Жанет с небольшим подносом в руках, на котором стояли две чашки дымящегося кофе, красивый бронзовый подсвечник с зажженными свечами. Рядом лежала колода карт.
Жанет поставила поднос на низкий столик, покрытый бархатной скатертью в тон обивке кресел, села напротив Германа, закурила. В ее взгляде, отражавшем блики свечей, заиграли дьявольские огоньки, и Герман отметил про себя, что она очень удачно вписывается в обстановку своей квартиры.
Она взяла карты, положила перед Германом, произнесла таинственным шепотом.
— Посмотрим, что там у тебя происходит... Сними-ка левой рукой...
Герман машинально "срезал" колоду и стал с интересом следить за движениями рук своей подруги, ловко раскладывающей карты по столу... Они, словно сами собой, ложились полукругом справа налево, потом слева направо, яркими рубашками вверх... Сейчас почему-то ему нравилось наблюдать это магическое представление. Оно действовало на него успокаивающе, снимало нервное напряжение, которое Герман все последнее время подавлял исключительно усилием воли.
Жанет загадочно улыбалась, чувствуя, что сумела расположить к себе своего опасного приятеля, ее лицо в процессе гадания преображалось и хорошело, но вдруг жесткая складка рассекла ее лоб, взгляд остановился, зрачки расширились от внезапного испуга.
— Ну, что ты там увидела? — спросил Герман, лениво потянувшись в кресле.
— Тебе угрожает опасность, — с тревогой в голосе произнесла Жанет.
— Какая еще опасность? — нарочито удивился Герман.
— Большая опасность...
— И от кого же? — усмехнулся Герман, не желая показывать даже своим видом, что может принять всерьез дурное предсказание.
