Белое и Черное (СИ) - Ольга Рог
Его сорвало с места, будто сбили ударом. Табурет в сторону грохнулся, он — на выход. Не оделся, не подумал даже. Шаг чеканил, будто земля под ним зыбкая и вот-вот затянет в бездну. Рванул старенькую дверь на себя и нашел ее безумным взглядом у печки. Печь сегодня затопили, чтобы прогреть дом… Жена ладошки свои положила на побелку и стоит. Плачет, твою мать! Она, сука… Из-за тебя плачет!
В груди кольнуло резкой болью. Травкин перешагнул через порог и приблизился, рвано дыша как медведь. Навис большим и грозным, выставив одну руку вперед над ее головой.
— Юль, я знаю, что малыш мой. Он мой! Прости меня за те слова, родная. Ты не представляешь, как жалею, что их произнес. Язык бы мне вырвать… Юлька, я не умею извиняться, — Сергей снова задышал, словно воздуха перестало хватать. — Хочешь, с крыши спрыгну? Только не плачь, пожалуйста.
Вторая рука потянулась, пощупать мягкие волосы… Только чуть-чуть потрогать. Вот так, пропустить сквозь пальцы. Порывало прижаться всем телом, вдавить в себя, взять прямо здесь… Это реакция мужика, который не понимает, как поступить с любимой. А если не знаешь — трахай! Но, что-то удерживало… В ушах запищало тонким комариным предупреждением.
Тихий скулеж ему стал ответом. Опущенные хрупкие плечи затряслись. Пальцы на поверхности печи скрючились, царапая ногтями штукатурку.
— Ладно, пошел… Прыгать, — сделал пару шагов по скрипучим половицам.
— Стой, дурак! — выкрикнула вслед сквозь слезы.
Глава 65
— Почему раньше не сказал? Молчал столько времени… Ты понимаешь, что я… Столько всего передумала, Сереж. Твое молчание, как отправить босого и слепого по дороге с битым стеклом, — Юля рвано втянула воздух одновременно носом и ртом, словно задыхалась, не хватало воздуха, будто ступор внутри. Еще и еще дышала.
Милая. Растрепанная. Но, даже в этом прекрасная. Травкину хотелось сгрести ее в объятия и не отпускать, пока не высохнут слезы, не пройдет вся слабость.
— Прости, Юлька идиота конченого. Меньше всего я хотел причинить тебе боль. Сам запутался и тебя подвел… Прости, — прошелестел, взирая как раненый волчара искоса, вцепившись сильными пальцами в косяк двери. — Я, как раненый зверь, напоследок чудил, выбил окна и дверь, и балкон уронил, — процитировал Высоцкого, горько ухмыльнувшись. — Бывшая жена убедила, что я бесплоден. Вместо того, чтобы проверить, повелся как щенок сопливый на бабское коварство. Не знаю, за что она мне мстила и не хочу знать. С такими странностями не каждый квалифицированный психолог разберется… Юль, ты и дети — самое дорогое, что у меня есть.
Между ними яркий перезвон обиды. Юля снова заплакала, закрыв лицо руками. От облегчения или еще чего-то… Кто у беременной разберет?
Травкину в спину холод шпарит сквозь тонкую рубашку, а спереди жаром отдает. Он словно попал между терморегулятором радиатора… Та гребанная черта, когда не знаешь куда сунуться — кругом засада. Полковник, который не боялся ходить под пули, видел страшные вещи, бесчеловечные… Не мог перенести слезы любимой женщины. Хотелось сбежать и нырнуть с разбега в сугроб лысой головой или с крыши сигануть, как обещал.
Сцепив зубы, Сергей сделал шаг вперед.
— Юля, давай все забудем, исправим. Посмотри на меня, родная, — он осторожно, словно минер убирал ее трясущиеся ладошки от лица. Подцепил мокрый от слез подбородок, и заставил взглянуть на себя. — Скажи мне еще раз… Снова. Скажи, Юль.
Она не сразу поняла, что имеет в виду муж, чего от нее добивается. «Снова сказать?» — щелкнуло в голове. Обнулить. Вернуться туда, где не станет сомнений.
— Сережа, у нас будет ребенок, — икнула и облизнула соленые губы. В заплаканных глазах со слипшимися ресницами плещется надежда. Они станут счастливыми, даже если не сразу… Им нужен еще один шанс. Позарез.
— Правда? — подыграл свою роль счастливый отец. — Юлька-а-а! Я и не наделся на такую радость, это просто подарок судьбы, Юль, — здесь уже потянуло искренностью. — Мой малыш, — положил ей руку на чуть выпуклый живот и ощутил пульсацию. Сердце его колотнуло в такт. — Охренеть. Это нужно отметить! Нашим старшим детям сообщить. Ты как? Давай, скажем? — выгнувшись крючком, уткнулся своим лбом в ее светло-русую макушку. Запах груши и ванили, чуть соленой карамели… Охренительно, как вкусно и до болезненных спазмов в горле не хочется отрываться.
— Хорошо, — хлюпнула носом Юлия. — Сейчас, только надо умыться и немного привести себя в порядок. Ты иди, Сережа. Накройте пока стол с Дашей… Я скоро, — отослала его домой, подталкивая на выход…
Слабенько отпихивала, но пришлось уходить. Если его женщина просит немного побыть одной, значит, так надо.
Едва за Травкиным, закрылась дверь, она прильнула к окошку, высматривая его. Сережа неуверенно потоптался у порога, и пошел к новостройке. Пару раз обернулся.
— Вот видишь, бабушка, ты была права. Этот дом принес мне удачу в семейной жизни. Недаром Лешка его не любил и подбивал, чтобы продали… А, потом судьба сама распорядилась, нашелся хозяин.
Юля умылась холодной водой из крана под оцинкованным умывальником. В потрескавшееся старое зеркало на нее смотрела симпатичная женщина, которая выстрадала свою долю благополучия. Видит Бог, она была терпеливой… Кто же еще Травкина сможет приручить и умиротворить?
— Нам с мамой нужно кое-что сказать, — у Сережи уши покраснели от волнения. Как воспримут его приемные дети? Травкин обоих записал на себя, с согласия Юли и Дашка не противилась. Коська его папой зовет не напрасно…
— Ой, да знаю я вашу тайну, — махнула рукой старшая, сморщив нос. — Будто и так не понятно, почему маму воротит от рыбы.
— Лыбы, — закивал Костик, загребая в ложку оливье и помогая с другой стороны хлебушком. — Лыбы нетю.
— Эм… Получается, что сказали? — кинул полковник беспомощный взгляд на сидящую рядом жену.
— Нет, уж Сереженька, договаривай до конца, — она подняла выразительно бровь: «Хватит сиськи мять, говори, как есть».
— Ек-макарек, — тыльной стороной ладони он вытер со лба проступивший пот.
— Еканый Бабай, шука, — помог Коська, вылупив глазенки. Малой понял, что происходит что-то важное и перестал жевать.
— Ребята, у нас будет третий ребенок… мальчик или девочка. Мы пока с мамой не знаем, — и притих, ожидая ответной реакции, переводя тревожный серый взгляд с одного на другую.
Костя наморщил лоб и повернулся к сестре, будто искал подсказки, чего такое им сказали. Откуда еще одного ребенка возьмут? Поморгал.
— Иглушки мои, — закатал губы в трубочку, словно тот, другой малыш станет отнимать все непосильно
