Ты – всё (СИ) - Елена Тодорова
— Ты меня поняла?
Зол. Но так хладнокровен. Его голос — вот, что режет вместо лезвия. Пускает кровь сразу в нескольких местах.
Бах-бах, бах-бах… Сердце с натугой качает воздух.
Артерии пустые. Бесполезные канаты.
— Я, блядь, спрашиваю: ты меня поняла?
Если бы я могла его сейчас убить… Я бы убила.
Просто внутри меня сворачиваются в черные сгустки остатки крови. Чернеет исполосованная душа. Чернеет все нутро.
— Поняла.
Едва выдыхаю, Нечаев зачем-то касается моей руки. Задохнувшись от боли, пытаюсь выдернуть. Но он не позволяет. Глядя мне в лицо, сжимает так крепко, что кажется, ломает кости.
Не смотри! Я твои глаза ненавижу!
Не смотри… Не смотри… Я их люблю… Я в них тону!
Аварийный сигнал. И сердце разлетается. Это взрыв субмарины. Глубоко-глубоко под толщей океанической воды — там, где давление настолько велико, что не выдерживает даже металл — на дне темной и холодной души Нечаева.
Заломы света. Лучевая радиация. Пространство начинает вращаться. Кружится с сумасшедшей скоростью. Уловить развернувшийся на земле ад не успеваю. Это просто калейдоскоп губительных исторических событий.
— Ю…
Треск, писк… Пару секунд реально думаю, что это какая-то часть меня, крошась, формирует звуки.
— Ян Романович, — токсично-мягкий голос Лилечки, будто иголка, протыкающая пузырь, который в этот момент кажется нам с Нечаевым целым миром. Воображаемая вода разлетается. Я вскидываю голову. Выдергиваю руку. Делаю глубокий вдох. — Ян Романович, Игорь Степанович звонил. Просил передать, что ждет вас в авто на парковке.
Вдох. Выдох. Вдох.
Не мои.
Я шарашу пространство напряжением с другой стороны. Спиной к Нечаеву.
— Скажи, что я спускаюсь, — чеканит он в динамик селектора. Не менее резко обращается ко мне: — Насчет успешности вашего плана по оптимизации, Юния Алексеевна, у меня имеются большие сомнения. Все говорит о том, что вы снова отнеслись к поставленной перед вами задаче легкомысленно. Кого наказать пытались? Меня? Очень опрометчиво. Выстрел себе в ногу. Я сегодня же изучу вашу работу, Юния Алексеевна. Если она во второй раз меня разочарует, вы будете лишены премиальных до конца календарного года. И не вздумайте покидать офис, пока я вам это не позволю. Вызову после ознакомления. Свободны.
22
Со мной так нельзя!
© Юния Филатова
«…— Твои губы… Ю… — смотрит на них, заставляя мое сердце остановиться. — Я готов целовать тебя до скончания веков, даже если ты никогда не соблаговолишь со мной спариться.
— Ян…
— Знаешь, какой вес в подобных словах пацана?
— Не знаю…
— Титанический, Ю. Титанический!»
Зачем я это вспоминаю?
Бред же… Жестокое, отвратительное и смехотворное вранье девятнадцатилетнего гуляки Яна Нечаева.
Господи… Зачем мне это?! За что?!
Почему мой мозг хранит все слова Нечаева, различные интонации его завораживающего хрипловатого голоса, насыщенные и откровенные взгляды, искривляющую чувственные мужские губы ухмылку?
«Титанический…» — вертится у меня в голове.
Титан. Снова и снова цепляюсь за химический элемент, будто за ним кроется нечто по-настоящему важное.
Титан. Как же все-таки подходит Нечаеву.
Какие бы эмоции Ян ни выражал, он всегда был сильнее всех. Оставаться равнодушной не представлялось возможным. Он подавлял, заражал, вызывал взаимность… А за ней и губительную зависимость.
Тук-тук… Тук-тук… Тук-тук… Нездоровая кардиограмма.
Брадикардия. Кислородное голодание. Головокружение.
И что там дальше? Разрыв сердечной мышцы? Инфаркт?
Кусая губы, невидящим взглядом в экран своего монитора смотрю. Делаю вид, что работаю, тогда как не получается даже нормально дышать.
Сырость в каждом вдохе и в каждом, черт возьми, выдохе.
Тяжело. Господи, как же мне тяжело циркулировать воздух!
Грудная клетка не поднимается. Легкие не раздуваются. Сейчас они будто бабочка, которая сложила крылышки и погрузилась в анабиоз. Все бы ничего, если бы не ощущение, что эта бабочка тяжелая, подобно промокшей насквозь ватной кукле. И эта влага, увы, не вода. Это кровь. Кровь, которой залито все внутри меня. А в ней ведь гормоны, гормоны… И бес. У него полный контроль.
Кровь, кровь, кровь… Эта дикая смесь везде с излишками.
Голову с трудом держу. Кажется, что по вискам с двух сторон молотами бьют.
Удар. Боль.
Удар. Боль.
Удар. Боль.
Боль невообразимой силы и интенсивности. С каждым приступом кажется, что лопнут барабанные перепонки, порвутся сосуды, взорвутся нейроны, сварится мозг.
Инстинктивно хочется открыть рот. Вдохнуть. Закричать. Разрушить напряжение. Если надо — натуральным образом разлететься на части, потому что терпеть все это выше моих сил.
Но у меня нет права даже на слезы. Расплакаться сейчас — значит, сдаться. С огромным трудом сдерживаю разбирающую нутро истерику. В душе тот самый девятый вал стоит, а я держу его чем-то вроде кружева. И, блядь, верю, что справлюсь.
Что у меня, кроме веры в себя, осталось?
Ничего.
А больше ведь никто не поможет. Рассчитывать можно только на себя. Всегда и везде. Такова правда жизни.
«Насчет успешности вашего плана по оптимизации, Юния Алексеевна, у меня имеются большие сомнения…»
Как же это обидно!
«Я сегодня же изучу вашу работу, Юния Алексеевна. Если она во второй раз меня разочарует, вы будете лишены премиальных до конца календарного года…»
Как унизительно!
«И не вздумайте покидать офис, пока я вам это не позволю. Вызову после ознакомления. Свободны!»
Как, черт возьми, больно!
Но ничего… Нечаеву еще придется передо мной извиниться. Как только он посмотрит мой план оптимизации, поймет, что я сложа руки не сидела, а использовала все ресурсы и все возможности.
Я проделала хорошую работу!
Извинится. Придется.
А я не прощу!
Никогда.
Боже… Как же тянет пойти в уборную… Снизить давление… Получить облегчение…
Но…
Нельзя. Нельзя. Нельзя.
Неосознанно царапаю запястье с заей. Там, где под визуально-объемным мехом зверька скрыта чудовищная неровность шрама. Добиваюсь того, что на белом пушке проступает кровь.
Едва вижу это, в глазах резко плывет. Тошнота накатывает. Настолько сильная, что приходится незамедлительно идти в туалет.
Пока перемещаюсь коридорами, улыбаюсь. Шаг от бедра — по привычке. С достоинством. Уверенно.
Зачем мне это? Не знаю.
Пораженное невидимой молнией сердце раскалывается на две половины, через мгновение сцепляется в уродливое месиво и принимается агрессивно грохотать. Грудная клетка при этом все теснее сжимается.
Я не сдамся. Не сдамся!
Лучше кровь пустить… Об этом никто не узнает. Решение принято.
Только вот тумба в уборной пуста. Моей косметички нет.
Разбираться с пропажей возможности нет. Не успеваю об этом даже подумать. Сумасшедшая волна тошноты заставляет вбежать в кабинку, чтобы успеть опустошить желудок в унитаз, а не на пол.
Позже прихожу не в себя. В какое-то отрешенное состояние погружаюсь.
