Живу, пока люблю - Татьяна Львовна Успенская-Ошанина
— Но ты ведь не думал, что он — такой дурак, что он останется сидеть на пепелище вашего костра?! Ты-то был уверен, он следом пойдёт!
— А ты бы пошёл следом, если бы я сказал тебе, что с Еленой мы решили пожениться? Идиот был. Зелен, глуп. Погубил мужика. Хороший он был человек. Сильно Алю любил! Когда я осознал свою вину, что, я не мог, как ты, — носом к стене? Ещё как! А я стал работать над собой, занялся йогой. Пошёл на семинар Рейки. Я схватился за книжки: что открыто людьми — во спасение души и здоровья? Рамачарака, Рерих, Блаватская, Шелтон, Брегг, Уокер… их тьма, тех, кто врачует душу и тело, тех, кто вылечил себя и других. В других книжках я вычитал, что нужно простить всех, кто нанёс тебе обиду, и прежде всего — самого себя. Я у Бога выпросил прощение себе за всё зло, что я причинил людям, за каждое резкое слово — всё припомнил себе! Освободился от грехов. И простил всем тем, кто мне причинял зло. И, как видишь, жив. И не только жив, полон сил, энергии. И чувствую сверху благословение Бога.
Илька стоял над Евгением и говорил так, как говорят тупым ученикам, разделяя слова по слогам, повторяя каждое слово, повышая голос. И голос этот вымывал из Евгения мёртвые клетки, порождал новые, поил и кормил их.
Евгений трогает грудь — каждая клетка оттаивает болью, начинает жить.
— Помнишь наши походы? Сколько раз мы продирались сквозь чащи и болота, выплывали из бурных гибельных рек! Ты в буран остался жив, потому что не думал о себе, а думал о том, как спасти Элку. Сейчас думаешь только о себе. Если бы тебе тогда показали тебя сегодняшнего, представляю твою рожу: сколько презрения ты бы вылил на бедную голову слабака! А люди делятся на слабаков и людей. Ты никогда не был слабаком. Главный твой враг сейчас — ты сам. Начни бороться с собой, позволь любви овладеть тобой снова.
Боль отпустила.
3
— Ты только верь, — сказал ему Илька у подъезда врача.
Врачом оказался длинный, лёгкий, льняной и светлоглазый парень, почему-то в женской кофте. Талия его была перехвачена тугим поясом.
От его рук, как и от рук Ильки, шло горячее тепло. Это не были руки Порфирия, но они тоже уничтожали боль.
Врача звали Виктор. По тому, как он после осмотра смотрел на Евгения и Ильку, было ясно: дело плохо, хуже некуда.
Врач вышел вымыть руки, а вернувшись, стал вытаскивать из шкафа одну за другой небольшие пластмассовые бутылочки. Он ничего не говорил — казался озабоченным.
— Помнишь, мы на лыжах ходили под Серпуховом? — шепчет в ухо ему Илька. — Солнце, небо без облачка. Смотрю, куст огня несётся через поле к лесу. Это был ты — рыжий, сильный! Ты будешь жить. Слышишь?
— Женя, я хочу поговорить с Ильёй, — говорит Виктор.
— Чего там! Рак у меня, печени и лёгких. Да ещё, наверное, и метастазы. Я не возражаю подохнуть, пора!
— Опять?! Хватит болтать! — взорвался Илька. — Мелешь языком что ни попадя.
— А что такого? Пожил, помирай, ничего особенного.
— Глухой, тупой стал! Дурак! — кричит Илька.
— Диагноз вы себе поставили верный, а вот кокетничаете своей бравостью зря. С таким настроением нельзя начинать лечиться.
— Хотите сказать, что всё здесь? — Евгений хлопнул себя по голове. — Я знаю. Илька объяснял, старался! Я сам могу или заставить себя помереть, или заставить себя выздороветь.
— Ну и что вы решаете? Давать вам лекарство или не давать? Какой смысл тратить деньги…
— Давайте, — сказал Илька жёстко. — Он будет бороться. У него дети и я. Ему для нас надо жить, если не хочет для себя.
— Прежде всего надо бросить курить.
— Откуда вы знаете, что я курю?
— Вижу. Во-вторых, нужно больше двигаться, чтобы не возникало застойных явлений.
— Кислорода ему надо, кислород лечит рак, — сказал Илька. — И морковный сок.
— Справедливо. — Виктор выложил три бутылки перед Евгением и стал объяснять, как принимать капсулы.
— А вот главное. Эта трава очищает кровь, а следовательно, и опухоли благодаря ей рассасываются. Заваривайте, как чай, три раза в день.
Он снова плывёт в Чёрном море. Брызги летят от сильных движений его рук.
Елена стоит у сосны и смотрит в небо. Днём, при солнце, стоит. И ночью, когда звёздами засыпано небо.
«Что ты больше любила, Элка, солнце или луну, день или ночь?»
Она ещё немного постоит без него, она подождёт его, что для неё год, другой? А он успеет помочь детям. И, может быть, встретится с Кирой.
— Ты чего, как дурак, улыбаешься? — спросил Илька. — Расчухал? Небось, вспомнил нашу лыжню по полю под солнцем?!
— Что-то вроде того.
— То-то же, чучело!
Назначена следующая встреча с врачом, куплены морковь для сока и недостающие лекарства.
— Высади меня у метро, — говорит Илька. — Приеду в пятницу вечером. Каждый день гимнастика, бег трусцой, морковный сок, лекарство. Неделю даю тебе на то, чтобы пришёл в себя, а потом двинемся дальше. Помни, смерти нет, есть лишь жизнь. Жизнь — вечная. Вычитал у Рамачараки. Элка — с тобой.
Дома — дым, в гостиной можно повесить на него любую вещь, не упадёт. Вера читает. Она сидит за столом, перед ней «Анна Каренина» на английском и русском языках и пепельница с горой окурков от сигарет.
Евгений хотел проскользнуть к себе, но Вера вскочила и стала кричать на него:
— У меня кончаются сигареты, я хочу поехать в магазин!
— Давай через час?
— Сам шляешься, тебе можно, а как мне что-то нужно, так «через час»!
Она кричала на высокой ноте, выплёскивая дым, и Евгений весь наполнялся этим дымом и криком. Он чувствовал, что раздувается во все стороны. И его опухоли тоже раздуваются — растут.
Глупая улыбка, застывшая на его лице после Илькиных слов, превратилась в гримасу, гримаса зигзагом перечеркнула лицо, и сразу боль просквозила грудь и живот.
Когда наконец он после магазина добрался до своей тахты, не было сил не только на то, чтобы принять лекарство, но даже на то, чтобы раздеться — так и бухнулся в одежде и ботинках.
И снова он лежал носом к стене, смотрел в облупившуюся штукатурку. Час, сутки? Пока Вадька не поднёс ему к уху
