Наталья Воронцова - Маринкина любовь
— Ну-ну, — удовлетворенно хмыкнула мать и сразу полюбопытствовала: — А как Алексей? Что-то я его целую неделю не видела. Как ты уехала — так он и пропал. Даже ни разу не заходил к нам… И дверь в общежитии не открывает. Я у Филиппова спросила, он его тоже ни разу не видел. С ним вообще-то все в порядке?
— Не знаю, — тихо ответила Маринка. — Мама, я должна тебе кое-что сказать.
— Что еще случилось? — сразу насторожилась Лидия Ивановна.
— Скажи, ты можешь сходить со мной в общежитие к Алексею?
— Как это — сходить в общежитие? — изумилась мать. — А ты сама где сейчас живешь?
— Я же тебе говорю, все объясню потом. Сходи, пожалуйста…
— Ладно! — Любопытство у матери взяло верх. — Я сейчас свободна, пошли прямо сейчас.
— Но ты же после работы, усталая, — попробовала оттянуть неприятный момент Маринка. Ей было страшно идти к Алексею на ночь глядя.
— Никаких отлагательств! Идем! Я уже одеваюсь. Встречаемся у общежития!
Судьба помогла Маринке и на этот раз, избавив от лишних тяжелых объяснений. Когда она на трясущихся ногах подходила к знакомой комнате, мать уже стояла там, настойчиво стуча в дверь:
— Эй, открывай, Леша! Это свои…
За дверью была тишина. Маринка помедлила немного и достала ключи. Они звякнули и упали на пол.
— Какая же ты неловкая, дочь! — сказала Лидия Ивановна, проворно нагнувшись за ключами. — Ну сейчас все узнаем!
Она сама по-хозяйски отперла дверь и первая вошла внутрь. Маринка еще медлила снаружи, не решаясь войти, когда услышала возмущенный голос матери:
— Что тут происходит? Я ничего не понимаю! Мариночка, посмотри!
Зажмурившись от страха, Смирнова переступила порог. Мать, размахивая руками, кудахтала возмущенно:
— Господи! Ну ты посмотри, а! Куда же все делось, Мариночка? У вас же новый телевизор был, и машинка стиральная! Где же все? Дочь, отвечай!
Маринка заставила себя открыть глаза. Ее взору предстала дикая картина. Вместо люстры на потолке болталась наживленная на скорую руку маленькая лампочка. Комната плавала в полумраке и душном запахе перегара. Повсюду валялись пустые бутылки и окурки. Картина очень напоминала Маринкину съемную квартиру после той страшной ночи.
По сути, в комнате остались одни стены, но даже с них, по всей видимости, пытались содрать обои: в нескольких местах было видно, что кто-то неудачно пытался это сделать. Не было ни шкафа, ни старенького стола, ни кровати. Все Маринкины вещи, которые оставались в общежитии, тоже пропали. Смирнова только изумленно ахнула про себя.
— Ты посмотри, — чуть не плача, говорила мать, нагнувшись к плинтусу, — даже розетки выдернуты из стен!.. Что же это такое, люди добрые!
Лидия Ивановна носилась по периметру комнаты как подстреленная лань. Маринка стояла у входа неподвижно, скрестив руки, и хранила молчание.
— Так ты об этом хотела поговорить со мной, дочь? — Потрясенная внезапной догадкой, мать подошла к Маринке и посмотрела ей в глаза.
— Да, мама.
— Он что, подонок, бросил тебя?
— Да, бросил.
— Дождался момента, пока ты уедешь, и все вывез? — Лидия Ивановна сама предлагала дочери ответы на все возможные вопросы, Маринке оставалось только соглашаться.
— Да. Я боялась идти сюда одна. Я чувствовала… Он не работал в последнее время, много пил, — Маринка многозначительно посмотрела на мать, — я ничего не могла поделать. После поездки я собиралась с ним серьезно поговорить, а он сбежал…
— Бедная моя девочка! — В глазах Лидии Ивановны читался праведный гнев. Она уже и думать забыла, как настойчиво уговаривала дочь выйти замуж за Нехристенко. — Кто бы мог себе представить такое? Скромный, работящий парень, военнослужащий! У порога нашего ночевал! Я думала, он тебя всю жизнь на руках носить будет. Мы такую свадьбу с Николаем закатили! А он подлец оказался! А кредит-то у тебя большой взят?
— Большой, мама. Долго еще расплачиваться…
— А ты знаешь, где у него родители живут?
— Понятия не имею. Где-то в Одессе… Он точно не говорил никогда. Я его родителей только на свадьбе и видела.
— Задолго, одессит чертов, готовился! Все предусмотрел! Но мы его через милицию разыщем… Выдернем его из теплого гнездышка!
— Я не буду его искать, мама. Я его больше видеть не Могу! — отрезала Смирнова. — Пусть делает что хочет.
Мать пошла причитать еще громче, параллельно целуя Маринку куда придется и гладя ее по волосам. Та стояла не шевелясь, как будто ее ударили.
— Ты не переживай, Мариночка! Всем нам, женщинам, достается. Мужики такие подлецы! Встретила бы я эту скотину — задушила бы! Со всем добром уехал и даже не попрощался! Спасибо не сказал! А ты у меня такая наивная, со всей душой к нему…
— Не надо, мама! — Маринку передернуло, но мать было уже не остановить.
— Нет, надо! — Лидия Ивановна, громко голося, вышла в коридор. — Люди добрые, вы знаете, что у нас произошло? Горе у нас!
На ее крики открылось несколько дверей соседних комнат, вышли обеспокоенные обитатели общежития. Минут через пятнадцать мать уже была окружена плотным кольцом взволнованных женщин и мужчин, которые с жаром обсуждали последние новости. Оказывается, именно такое развитие ситуации все давно предчувствовали, только правду сказать ни у кого случая не было.
— А он мне сразу не понравился, — доносилось до Маринки, — какой-то вечно смурной…
— И алкоголиков друзей водил частенько, мы сами видели.
— Не работал, пил целыми днями… А дочь ваша бедная только с тряпками бегала, стирала и убиралась!
— Бедная девочка! Вот что значит молодость, неопытность! — громче всех звучал визгливый голос Лидии Ивановны. — Но теперь мой материнский долг помочь ей, не оставить в беде. Она, бедняжка, как невменяемая стоит, даже говорить не может. Такое потрясение! Она душу и молодость свою ему отдала, а он все вывез, до последнего гвоздя!
Желающие имели возможность непосредственно удостовериться, что все в комнате произошло именно так, как говорила Лидия Ивановна. На стоящую в стороне бледную Маринку смотрели с чувством истинного сожаления. Сопереживать в России всегда умели лучше, чем радоваться чужим успехам.
На следующий день все стало известно и в школе, и в райкоме. Сочувствующие подходили к Маринке и рассуждали на тему о том, какими сволочами стали мужики в последнее время. У каждой женщины был свой трагический опыт в этом вопросе, которым с Маринкой и делились щедро. Смирнова соболезнования принимала спокойно, была немногословна и печальна.
— Даже плакать не может, бедняжка! Видать, совсем ей плохо! — шептались у нее за спиной сочувствующие женщины.
Если бы только они знали, как в глубине души торжествовала Маринка в эти минуты! Ей не придется никому ничего объяснять, делиться своей истинной болью и переживаниями! К черту вещи, кредит и всеобщее обсуждение! Это просто мелочи, ерунда. Будет жива — отработает. Теперь можно будет просто вычеркнуть Алексея из жизни, как в школе — неправильное решение задачи, и начать все заново! Было такое ощущение, что после всех испытаний судьба дает ей второй шанс. Только бы никогда в жизни больше ни при каких обстоятельствах не встретиться с Нехристенко. Маринка молила теперь Бога только об этом.
