Невинная для грешника - Лина Манило
– Чашки чая жалко для своего парня? Или боишься меня?
– Соседей боюсь, – тихо смеюсь, вспомнив о любви тёти Лизы проводить дни и ночи у дверного глазка. Впрочем, в нашем доме и кроме неё живёт много любопытных пенсионеров. – Они у меня активные, а ещё любят маме «стучать».
Тем более, я уверена, что мама уже связалась с парочкой особенно бдительных старушек и те согласились докладывать обо всём, что может со мной приключиться – во избежание так сказать. Вдруг с пути истинного собьюсь и в пропасть блуда и разврата свалюсь, да?
– Ужас какой. Я бы не смог так жить…
– Они хорошие, просто очень любопытные. Ну и я никогда не давала поводов для сплетен, а тут… Скажут, мол, вот, стоило матери выйти из строя, так дочь начала парней домой водить. Стыд и срам!
– Какая мне хорошая девочка досталась, так и тянет испортить её репутацию, – Марк проводит пальцами по моему подбородку, я запрокидываю голову и смотрю на него, чётким полупрофилем любуюсь.
На улице рассвет, у меня в ушах до сих пор шумит ветер, и я такая сонная, уставшая после нашей мотоциклетной прогулки и сытая после шашлыков, что есть лишь одно желание: упасть и уснуть. Но ещё не хочется с Марком расставаться. Впервые со мной такое, и теперь я понимаю: любовь существует и она прекрасна. Не зря о ней столько книжек написано и песен спето.
Смешно, но меня даже на сочинение стихов потянуло! Правда, моих способностей больше чем на “Любовь-боль” и “розы-морозы” не хватает, но глупый мозг и влюблённое сердце здравый смысл не слышат.
– Если продолжишь так на меня смотреть, у твоих соседей найдётся масса поводов для сплетен, – усмехается, руками в волосах путается, лицо обхватывает крепко и целует так, что у меня никакого кислорода в лёгких не остаётся.
Ай, пусть смотрят!
В такие моменты я всегда теряю счёт времени и понимаю только одно: мне мало. Отчаянно мало, хочется большего: поцелуев, прикосновений, слов, объятий. От собственных мыслей стыдно, неловко, щёки краснеют, но с Марком хочется попробовать многое, за грань перейти. Перестать наконец быть хорошей девочкой и ступить на тёмную сторону, на которой живёт удовольствие…
– Когда-нибудь я украду тебя, – обещает, а у меня только от мысли об этом сладко ноет внутри.
– И что сделаешь?
– Увезу далеко-далеко. Чтобы неделю никто найти не мог, а то и две.
– Мечтатель.
– Любая мечта становится реальностью, если этого очень захотеть и что-то для этого делать. Я хочу, а значит, так и будет.
Кое-как, но нам удаётся друг от друга отлипнуть, и я, позабыв о своей сонливости, мчусь в припрыжку к подъезду.
Я знаю, что Марк смотрит на меня – его взгляд, ощущение от него мне никогда не спутать. Но я собираю волю в кулак и не разрешаю себе оборачиваться, иначе же вернусь. Влюблённость клокочет во мне, бурлит, пенится, и я наслаждаюсь каждой секундой этого состояния, каждым вдохом и выдохом.
Поспать не получается: стоит переступить порог дома, принять душ, смыть с себя дорожную пыль и аромат костра, оживает мой телефон. А на том конце провода встревоженная чем-то мама, и я с одной стороны радуюсь её звонку, но и не понимаю, к чему звонить в такую рань.
– Марта, мне же не стоит начинать волноваться? – мамин голос строг, но в нём слышится тревога.
– Это ты о чём вообще? Мама, что случилось?
Тихонько вздохнув, топаю в кухню и ставлю чайник – что-то подсказывает: разговор будет долгим и тяжёлым. Знаю я свою маму и тон такой уже слышала, когда пару раз за жизнь косячила.
– Мне только что звонила Лариса Ивановна, – и этого достаточно, чтобы понять всё.
Лариса Ивановна – старшая по подъезду. Женщина, которой совершенно нечем заняться в этой жизни. И вроде бы у неё возраст, и коты, и всякая общественная работа, но она, кажется, не спит ни днём, ни ночью, а только за соседями бдит и сигнализирует, куда следует.
Вот, маме моей, например.
– Она говорит, ты с парнем каким-то приехала… Это правда?
Ну вот, о чём я говорила. Как чувствовала, только мозги вовремя не включила. Надо было Марку высадить меня в соседнем районе, а не к самому подъезду привозить. Ещё и целовались! Уверена, об этом управдомша сообщила первым делом, ещё наверняка и приукрасила. Не удивлюсь, если в её фантазия Марк страстно срывал с меня юбку и лез в трусы прямо на детской площадке.
– Мама, мне ведь не двенадцать лет, – пытаюсь достучаться до маминого благоразумия, – а тебе нельзя волноваться. Зачем ты нервничаешь? У меня всё хорошо. Да, меня привёз парень, но это точно не то, о чём нужно разговаривать в шесть утра.
– Кто он? – требовательно, но почти сразу добавляет уже мягче: – Я же волнуюсь за тебя, Марта. Сама понимаешь, вся эта ситуация меня уже окончательно достала. Не привыкла я быть под чьим-то контролем, быть овощем безвольным.
Вот как объяснить маме, кто этот парень так, чтобы её не хватил удар? Марк Орлов ведь не та кандидатура, которой она обрадуется. С мамиными понятиями о том, что мы с этой семьёй совсем друг другу не подходим, находимся в противоположных углах социума, не даст ей принять наши отношения. Во всяком случае, не сразу.
Но я не хочу об этом думать сейчас.
– Мама, я в восемь буду у тебя, поговорим. Хорошо? Дождёшься меня? Не станешь паниковать раньше времени?
Мама заверяет, что не маленькая, хотя иногда я в этом не уверена, и отключается, а я завариваю себе кофе.
В топку сон, потом высплюсь.
* * *
К моему счастью, времени разговаривать о личной жизни и парнях нет – маму готовы перевести на дневной стационар. Я бегаю по кабинетам, оформляю бумажку за бумажкой, возвращаюсь, чтобы помочь собрать вещи, не даю маме геройствовать, заговариваю ей зубы – делаю всё, чтобы она не задавала лишних вопросов.
Потому что так и не смогла придумать, какую версию правды ей рассказать, а что утаить.
Мама дивится моей активности, охает, пытается на меня прикрикнуть, чтобы не суетилась, но я так устала от этой больницы и уверена, маме тут совсем плохо. Дома будет лучше, потому тороплюсь.
Такси приезжает в тот самый момент, когда мы осторожно спускаемся вниз. Я улыбаюсь водителю, кладу мамину сумку в багажник и, не оборачиваясь на осточертевшее здание, помогаю маме забраться внутрь.
Она кажется такой хрупкой, похудела
