Невинная для грешника - Лина Манило
– Прости, дочка, что столько хлопот тебе доставила.
– Опять ты за своё! – притворно сержусь, но мы будто бы ролями поменялись и мне приходится быть сильной, надёжной и взрослой. – Я же люблю тебя, ты у меня самая лучшая. Кто если не я, да?
Мама засыпает у меня на плече, а я думаю, что скоро мы поедем на консультацию в “Здоровое сердце” и в клинике маме обязательно помогут.
Лежащий в кармане телефон пищит, я кое-как, чтобы не разбудить маму своей вознёй, всё-таки достаю его, умаявшись от казалось бы простых телодвижений, а на экране оповещение о входящем смс.
Марк.
На лице сама по себе расцветает улыбка, но я смотрю на спящую маму и на всякий случай отворачиваю от неё экран. Мало ли, да?
“Приглашаю тебя на завтрак. Ровно в десять, ирландский паб на Ленина. Там потрясающий кофе и омлет с овощами ;)”.
Омлет, надо же.
Не могу ничего с собой поделать, улыбаюсь так широко, что щёки болят. Вот только мама…
Левой рукой, ругаясь мысленно на коварную автозамену, набираю сообщение:
“Прости, я бы с удовольствием, но маму выпустили…”
“Выпустили? Под залог? Я чего-то не знаю?” и ржущий смайлик в конце.
Тьфу, проклятая автозамена!
“Выписали!”
“Ок, уяснил :) Мама – святое. Позвони, когда освободишься, я весь твой”.
Это так мило, что я не сдерживаюсь и отправляю в ответ несколько сердечек. Ну и ладно, что глупо, зато искренне и от души.
– Если ты думаешь, что я забыла о нашем разговоре о твоём парне, то ошибаешься, – приоткрыв один глаз, говорит мама и снова засыпает.
Отлично. Теперь думай, Марта, как рассказать маме правду и не доконать её окончательно.
Глава 34 Марта
– Не ходи туда больше, – мама запивает таблетку водой, не сводя с меня мрачного взгляда. – Не надо. Если тебе неудобно подводить Орловых, то я сама Анфисе позвоню и всё решу. Давно бы позвонила, просто за твоей спиной действовать не хотела.
Опять двадцать пять, да?
– Ты так говоришь и так на меня смотришь, словно я иду в ночной клуб у шеста вертеться.
– Этого только не хватало, – маму натурально передёргивает только от одной мысли о моей карьере стриптизёрши. – Дочь, я уже почти здоровая, придумаю что-то.
Этот разговор сидит у меня в печёнках, и я каждый раз будто бы бьюсь головой о стенку. Надоело. Да-да, я понимаю: мама хочет мне лучшего, желает всего хорошего, душой за меня болеет, только не всё так просто.
– Слушай, мы тысячу раз это обсуждали, – я накрываю крышкой кастрюлю с бульоном, вытираю влажные руки и усаживаюсь напротив мамы. – Ты знаешь, как сильно нам нужны деньги, ты понимаешь, что кредиты сами себя не заплатят. Никто ждать, пока ты что-то придумаешь, не будет. А ещё есть твоё лечение, операция, восстановление и санаторий. Мама, ты же умная женщина, к чему это всё, а?
Сейчас я действительно чувствую себя взрослее и умнее. Втолковываю маме элементарные вещи, словно маленькому ребёнку азбуку объясняю, и она вроде бы понимает меня, но что-то не даёт ей расслабиться.
Мама всхлипывает, и от этого мне не по себе. Она же сильная, а тут плачет, по бледным щекам слёзы размазывает.
– Вот, свалилась тебе ярмом на шею, – говорит тихонько и большими глотками допивает воду. Слёзы высыхают, но мама всё равно напряжена.
За окном щебечут птицы, мерно тикают часы, медленно варится питательный бульон для куриного супа с домашней лапшой, обожаемого мамой, и тишина давит на плечи.
– Мама, хватит тайн, их слишком много для меня одной, – заявляю, решительно рукой по воздуху рублю. – Или ты мне скажи, что тебя беспокоит, или давай уже замолчим и никогда к этому не вернёмся.
Опирается рукой на столешницу, грузно поднимается на ноги и подходит к плите. Открывает крышку, пробует бульон, удовлетворённо кивает, а я жду, когда она огорошит меня сенсацией. Ну, либо хоть что-то скажет, кроме полунамёков.
– Дочь, я не имею права рассказывать что-то личное об Орловых, но и молчать не могу, – отводит взгляд к окну, приваливается бедром к подоконнику и ладонями себя обнимает. – Роман Георгиевич – очень трудный человек, с ним тяжело иметь дело.
– Я в этом уже убедилась, – говорю и ёжусь от воспоминаний.
Прикусываю язык, опасаясь, что мама уцепится мёртвой хваткой за мою неосторожную фразу, но она продолжает о своём:
– Я привыкла, у меня выхода другого не было – деньги решают всё, – тяжело вздыхает, руками по плечам проводит, греется, хотя в квартире слишком жарко. – Но ты ещё девочка совсем, молодая и красивая…
– С такой логикой мне нужно в тёмном углу сидеть.
– Марта, не ёрничай! Роман Георгиевич… у него есть одна страсть.
– Он игроман? Или алкоголик?
– Об этом я ничего не знаю, – мама хмурит брови и легонько пощипывает себя за кожу на подбородке. – Зато я знаю, что он без ума от молодых и красивых девушек, – выдыхает, будто самое тяжёлое осталось позади, и подойдя вплотную, прижимает мою голову к своему животу.
Окунаюсь в родной запах, возвращаюсь в детство, где было тепло и уютно в маминых объятиях.
– Да не нужна я ему, что ты?! – убеждаю, подняв глаза, и улыбаюсь маме успокаивающе. – Он вечно занят, мы даже не общались толком ни разу.
«У него другие кандидатуры на примете», – проносится в голове, но я намертво запечатываю эти мысли в себе, чтобы не дай бог не проболтаться.
– Он нехороший человек, злой и жестокий. И я очень боюсь, Марта, что он тебя обидит. Не прощу себе этого, понимаешь? Каждый раз думаю, а что если он… что если ты ему понравишься?
– Мама, у меня всё хорошо, поверь. Меня там никто не обижает, каждый занят своей жизнью и на временную горничную всем тем более плевать. Если бы Роман Георгиевич решил меня обидеть, уже бы сделал.
Когда-то из-за лжи у меня отсохнет язык, точно вам говорю. И когда я превратилась в такую закоренелую обманщицу?
Ложь во спасение, да? Теперь я, кажется, точно знаю смысл этого выражения.
– Вот будут свои дети, тогда поймёшь мать, – ворчит и волосы мои ерошит. – Ты аккуратна там? Ни с
