Тереза Ромейн - Исполнение желаний
Отчего-то стопка бумаг, которую он держал в руках, показалась ему неподъемно тяжелой.
– Увидимся утром, – осипшим голосом произнес Хавьер.
– А как же… – очень тихо сказала Луиза, а, может, ему это только послышалось? Но он уже вышел за дверь, а возвращаться не было смысла.
Глава четырнадцатая,
включающая ошибку в расчетах
– Шесть миллионов овец.
Цифра была взята с потолка, и Хавьер об этом знал. Напротив него за столом, заваленном бумагами, сидел, сложив руки домиком, его секретарь: лысоватый невзрачный молодой человек в очках, с немного сутулой спиной и угодливыми манерами.
– Что это, Хоскинсон? – недовольно скривив губы, поинтересовался Хавьер, ткнув пальцем в странную цифру.
Хоскинсон ответил вкрадчиво и ласково, словно надеялся усмирить злобного пса.
– Мистер Чаттертон говорил вам, какие данные заносятся во вторую колонку?
Хавьер опустил лорнет и потер глаза.
– Я прикажу его повесить. Мне больше не нужен управляющий.
По правде говоря, мистер Чаттертон был тут ни при чем, и в своих трудностях Хавьер был виноват сам. Он не заглядывал в гроссбух с тех пор, как… Впрочем, зачем вообще во что-то вникать, когда всю работу за тебя делает такой толковый управляющий, как Чаттертон. Все шло гладко из года в год, десятилетие за десятилетием. И Хавьер, понятное дело, находил себе более интересные занятия, чем корпеть над гроссбухом.
По крайней мере, до недавних пор ему казалось, что он проводит время интересно и весело.
– Милорд? – Хоскинсон деликатно намекнул, что пора вернуться к делам насущным.
– Шесть тысяч овец, – пробормотал Хавьер. – Нет, я, пожалуй, не стану сегодня убивать Чаттертона.
Хоскинсон повеселел.
– Мистер Чаттертон наверняка обрадуется тому, что ему не грозит умереть до дня рождественских подарков, милорд.
– Ах, да, сегодня же второй день Рождества – время дарить подарки. – Хавьер потер лоб. – Надо бы придумать что-то приятное для слуг, какие-нибудь маленькие презенты. Что на это скажите?
– Все уже сделано, милорд. Мистер Чаттертон предоставил список слуг, а я утвердил расходы.
– Сделано, значит. – Хавьер не знал, что еще сказать. Очки секретаря отсвечивали, и его глаз не было видно, а потому Хавьер не знал, то ли Хоскинсон его осуждает, то ли просто докладывает о выполнении своих прямых обязанностей.
– Да, милорд. Мистер Чаттертон также предоставил список всех арендаторов с домочадцами. Я рекомендовал в качестве рождественских подарков выдать им пшеницу и говядину пропорционально размерам семьи.
– И это, значит, сделано, – пробормотал Хавьер.
Он привычным жестом провел по волосам и откинулся на спинку стула, но тут же об этом пожалел. Кто-то из предков приобрел это массивное деревянное сооружение, которое язык не поворачивался назвать стулом из-за его монументальной громоздкости, а креслом – из-за полного отсутствия какого-либо комфорта для сидящего на этом пыточном троне. Хотя со стороны этот предмет интерьера выглядел весьма импозантно, особенно прямая высокая спинка с затейливой резьбой, декоративные элементы которой впивались в затылок и заставляли вытягивать шею вперед.
– Спасибо за работу, Хоскинсон. Не сомневаюсь, что арендаторы оценят вашу заботу.
Хоскинсон просиял.
– Нам с мистером Чаттертоном было приятно этим заниматься, милорд.
Секретарь произнес фамилию управляющего с придыханием. Похоже, он его чуть ли не боготворил.
По правде говоря, работа со счетами шла бы куда более гладко, если бы Хавьер привлек к ней самого управляющего, а не секретаря. Хоскинсон был специалистом в совсем иной области: рассылка приглашений, дипломатические отказы и прочие светские дела. Он мало разбирался в урожаях и почти ничего не знал о людях, работавших на его, Хавьера, земле.
Тем не менее, Хавьер предпочитал общество секретаря, которого сам в свое время нанял и которого хорошо знал. Чаттертон был правой рукой отца Хавьера, и с ним Хавьер чувствовал себя неуютно, словно нерадивый школьник.
Граф в очередной раз взъерошил волосы и, раздосадованный тем, что никак не может избавиться от этой привычки, спрятал руки под стол.
– Хоскинсон, – решил он, – вы, должно быть, мечтаете отдохнуть хотя бы полдня. И я думаю, вы заслужили отдых. Благодаря вам я теперь знаю, что у меня в хозяйстве нет шести миллионов овец.
Секретарь встал, но уходить не торопился.
– Вы хотите еще поработать, милорд? Может, распорядиться, чтобы вам принесли перекусить?
Хавьер махнул рукой.
– Займитесь уже чем-то приятным для себя. Потискайте горничную под омелой или напишите письмо премьер-министру. На ваше усмотрение. Мир не рухнет, если вы на пару часов оставите меня наедине со счетами.
У Хоскинсона дрогнула губа.
– Вся моя жизнь в работе. Я вижу смысл жизни в служении вам, милорд, – сказал он и с поклоном вышел из кабинета.
Как только за секретарем закрылась дверь, Хавьер испытал громадное облегчение. Его взгляд невольно скользнул в сторону буфета. Для бренди было еще слишком рано, но, судя по тому, как развиваются события в его доме, скоро для него не останется иных грехов, кроме пьянства.
Пьянства и флирта с девственницами.
Вернее, с одной девственницей. Которая сама с ним флиртует.
Поразмыслив, Хавьер все-таки налил бренди. Согревая бокал в ладонях, он подошел к окну и окинул взглядом свои владения.
Граф пытался сосредоточиться на том, что видел. Он не знал, как выглядит его земля в иное время года, кроме зимы. Когда Хавьер приезжал в Клифтон-Холл, трава успевала пожухнуть, а большинство растений отцвести. И все же даже сейчас усадьба выглядела ухоженной и даже по-своему нарядной. Главный садовник знал свое дело: нигде не было заметно ни опавшей листвы, ни сухих сучьев.
Хавьер вдруг подумал о том, что даже не знает, сколько людей занимается садом. А ведь ему следовало бы об этом знать. Луиза наверняка, знала бы каждого работника по имени, если бы это поместье принадлежало ей. Она знала бы, какое жалованье получает каждый из них и кому какая работа удается лучше всего. Она знала бы, чем живет каждая из семей, арендующих его землю, и каким рождественским подаркам они были бы по-настоящему рады.
Страшно подумать, сколько всего она знала и сколько всего замечала. Страшно и удивительно.
Хавьер покрутил бокал, наблюдая, как переливается маслянистый арманьяк. Терпкий запах щекотал ноздри. Нет, не выходит не думать о ней. Что бы он ни делал, чем бы ни пытался себя занять. И, как только граф подумал о Луизе, та легкость, которую он испытал, выпроводив Хоскинсона, куда-то улетучилась.
Как назвать то, что случилось между ними в библиотеке? Все эти насмешливые аллюзии с книгой: «в романе сейчас бы…», это нарочито прохладное прощание – для чего? И как это следует понимать? К чему этот подчеркнуто деловой тон, когда ее щеки пылали румянцем, а глаза влажно блестели? Для чего ей понадобилось переводить интимную близость в разряд взаимовыгодного обмена?
