Энтон Дисклофани - Наездницы
– Сэм, – улыбнулась тетя Кэрри, – тебе тоже пора расти.
Услышав это, мама покосилась на тетю Кэрри, но других признаков напряжения я не отметила. Никто не произнес слово Майами, и это радовало. Я слышала об этом месте в связи с принадлежащими нашей семье апельсиновыми рощами, но никогда там не бывала. Теперь Майами стал символом неосмотрительности дяди Джорджа.
Чтобы закрепить мой желудок, папа заставил меня сделать глоток шампанского. Я махала Джорджи в заднее окно автомобиля, пока Сэм не потянул меня за рукав и не усадил рядом с собой. Я охотно повиновалась. Я чувствовала себя виноватой, хотя и не понимала почему. У меня было чувство, что я сделала что-то нехорошее, но не знала, что именно.
Сразу после Дня благодарения мама с Иделлой спустились в подвал и вернулись оттуда с украшениями: стеклянными игрушками, такими хрупкими, что нам не позволялось к ним прикасаться; четырьмя вручную вырезанными из дерева северными оленями, приобретенными через каталог; высоким стройным Сантой, выточенным из цельного куска дерева; серебряным рождественским набором, передающимся из поколения в поколение в роду моего отца, с выгравированными на основании каждой фигурки испанскими именами – Хосе, Мария, Хесус.
На следующий день, когда мы с отцом сидели за уроками в лоджии, мы услышали топот и грохот – мама вместе с Иделлой украшали дом.
– Может, им нужна помощь? – поинтересовался Сэм, держа палец на странице, чтобы не потерять место, где он остановился.
Отец оставил его вопрос без ответа, а я продолжила читать: мы занимались моей обожаемой мифологией. Эти веселые боги на своих небесах приводили меня в восторг. Читать мы должны были про себя и не переговариваться. Отец строго следил за соблюдением этого правила, настолько строго, насколько он вообще способен быть строгим.
Я подняла глаза и встретилась взглядом с Сэмом. Он бесстрастно смотрел на меня. Я опустила глаза и вернулась к мифу о Нарциссе.
На мне было старое мамино платье – хлопчатобумажное, с квадратным вырезом. Оно было мне свободно и болталось на моей фигуре. Для своего возраста я была среднего роста, но очень худой. Поскольку я редко видела других девочек моего возраста и могла по-настоящему сравнивать себя только с мамой, я не осознавала, что по достижении определенного возраста девочки не превращаются сразу в женщин, а проходят через промежуточный период неуклюжести. Возможно, я даже не замечала этого. Я носила старые мамины домашние платья, потому что чувствовала себя в них более взрослой.
Отец закрыл книгу, давая понять, что урок окончен.
– Хорошо, – произнес он, – вы можете заняться другими, более важными делами. Например, помочь маме.
Он улыбнулся. Мы с Сэмом встали. Я подошла к отцу и, прежде чем выйти из комнаты, поцеловала его в лоб. Наклоняясь к нему, я ладонью прижала платье к груди. Наполовину девочка, наполовину женщина.
* * *Позже я помогала маме оборачивать рождественской зеленью перила веранды, а затем украшать окна. Солнце стояло в зените. В тот день оно палило нещадно как никогда. Мне было очень жарко, собственная кожа казалась мне чересчур тонкой, подмышки и лоб были мокрыми от пота. Мама все делала быстро и старательно. Папа говорил, что она умеет работать лучше любого мужчины. Мама все чаще привлекала меня к работе по дому. Она говорила, что я должна всему научиться, что ведение домашнего хозяйства – это искусство. И, конечно же, я не возмущалась вслух: мы никогда не оспаривали распоряжений родителей, особенно если они исходили от мамы.
Закончив, мы вышли на лужайку перед домом и залюбовались делом своих рук. Мама всегда любила этот момент – накрыв праздничный стол, она пару минут его разглядывала, восхищаясь его красотой, любуясь изящными блюдами и накрахмаленными салфетками.
– Это похоже на брови, – заметила я, кивая на гирлянды над окнами. – Густые брови. Как будто дом за нами наблюдает.
Меня не устраивало то, что мне приходится выполнять всю эту утомительную работу, пока Сэм гуляет и делает все, что ему вздумается.
Я ожидала, пока мама закончит разглядывать дом. Она явно хотела что-то сказать, но не решалась, что было совершенно ей несвойственно: мама никогда не колебалась.
– Джорджи поживет у нас какое-то время, – наконец произнесла она.
Я ничего на это не сказала. Джорджи часто у нас жил. И все же я чувствовала ее беспокойство. Я думала, что она собирается затронуть тему денег. Но мне не было дела до денег.
– Это чертовски глупо, – сказал отец маме, когда они думали, что мы не слышим.
Но мы, я и Сэм, все слышали. Подслушивать было очень легко – они до сих пор не знали, что дверь в их спальню не служит препятствием для звуков. Впрочем, обычно нас не интересовали их вечерние беседы.
– Заболела мама тети Кэрри. Ей придется пожить у нее.
«У нее» означало в Миссури, крохотном городке на Среднем Западе, о котором мы слышали, что он просто ужасен: маленький, некрасивый, без зелени и очень пыльный.
– Это означает, что Джорджи пробудет у нас несколько недель, – продолжала мама, – и на этот раз он будет спать в комнате Сэма. С Сэмом.
– Почему он не может жить у себя дома, с дядей Джорджем?
На самом деле я хотела видеть Джорджи, но разозлилась на маму. Я не понимала, почему Джорджи и Сэм должны спать отдельно. Мы всегда спали в одной комнате. Но я знала, что таким поведением могу только навредить себе.
Мама не стала ругать меня за недовольный тон. Она просто стояла и задумчиво смотрела на меня. Но затем она посерьезнела, и я опустила взгляд на свои туфли.
– Дяде Джорджу необходимо быть в Майами.
Этого было достаточно, я все поняла. Она могла не продолжать. Но она продолжила:
– У него там дела с его банком. А Джорджи приедет сюда, потому что шестнадцатилетний мальчик не может остаться один на целую неделю. Он возьмет с собой школьные учебники.
Я подняла голову. Мама смотрела на меня очень строго, как всегда, когда от нас требовалась покорность. Если бы здесь был Сэм, он бы ковырнул носком ботинка землю или пожал плечами, замаскировав этот жест засовыванием рук в карманы. Но я просто смотрела маме в глаза.
Я отвела взгляд и посмотрела вдаль, на изумительный вид, открывавшийся с лужайки перед нашим домом. Дубовый лес, в который время от времени вклинивались ровные ряды апельсиновых деревьев. Многие мили густой зелени. Плоская равнина, лишающая ощущения перспективы. Но мне всегда нравилось это отсутствие дали. Все казалось таким близким, хотя на самом деле это было не так.
– Почему мне нельзя спать в одной комнате с ними? – спросила я, пытаясь не расплакаться.
Она внезапно привлекла меня к себе, и я не смогла отстраниться.
