Мария фон Трапп - Звуки музыки
В понедельник утром мы нанесли обещанный визит в Публичную библиотеку, чтобы повидать Карлтона Смита. Он разговаривал с джентльменом, которого представил как профессора Отто Альбрехта.
— Отто — любитель музыки, и я все рассказал ему о вас, — Карлтон сиял. — Между прочим, какие у вас планы?
— Мы сейчас подыскиваем место, где могли бы поселиться на следующие недели. Этот отель такой дорогой, — ответил Георг.
Лицо профессора Альбрехта зажглось.
— Я знаю меблированный дом, который сдается, недалеко от места, где я живу.
И в истинно американской манере он сделал пару телефонных звонков, и все было улажено. Плата была сто долларов в месяц, и мы могли переехать прямо сейчас.
Георг и старшие девочки отправились вперед, вместе с Отто Альбрехтом, чтобы приготовить дом. Очень скоро уже было Рождество, и нам с Барбарой очень нравилась идея спокойно устроиться где-нибудь, чтобы некоторое время под нами ничего не двигалось. Дом был в Джемэнтауне, Филадельфия. Когда мы вышли на Северном вокзале, там нас ждали Георг, Отто Альбрехт и несколько машин. По дороге от вокзала к Джемэнтауну Георг сказал:
— Это совершенно неописуемо. Абсолютно посторонние, друзья Отто Альбрехта, останавливают машины и заходят, чтобы узнать, чего у нас не хватает. Потом они возвращаются с ложками, вилками и ножами, стаканами, одеялами, один принес кровать, другой — кружки и кастрюли, а один даже пришел с коробкой пластинок. Сейчас у нас дома патефон. Теперь они приехали со своими машинами, чтобы помочь мне устроить семью. Это квакеры из Общества Друзей, как мы привыкли называть их в Европе.
Общество Друзей. Они не были мне в новинку.
После первой мировой войны, когда несчастья преследовали меня, студентку в Вене, голод стал столь ужасным, что было невозможно учиться или выполнять какую-то работу. За кусок еды каждый мог пожертвовать всем. В этот критический момент в Вену приехало Общество Друзей с едой, и каждый студент, и каждый школьник стал получать одну порцию горячей еды в день. Иначе меня могло бы и не быть сейчас. Такое никогда не забывается. И здесь они опять встретились на нашем пути — Друзья.
Когда мы вошли в нашу общую комнату, в камине горел огонь, и из патефона звучал великий «Хор Аллилуйя» из «Мессии».
Георг, заметив, как я была измучена, взял меня за руку и обнадеживающе сказал:
— И все это даровано тебе будет.
Да — друзья — один из редчайших даров в мире.
Глава IV
БАРБАРА
На следующий день было воскресенье, и перед нашим домом остановились две машины. Из них вышли Отто Альбрехт и Рекс Крофорд, его друг.
— Мы хотим познакомить вас с Генри Дринкером, — сказал Отто и пригласил нас сесть в машину. — Он большой любитель музыки, и раз в месяц у него дома большая компания поет музыку a cappella, как раз, как вы делаете. Я уверен, вы понравитесь друг другу. — И мы вышли.
В очень большой комнате было порядка ста двадцати людей, собравшихся вокруг высокого, по-мальчишески выглядевшего человека. Мы были далеко за его спиной и не слышали, что он говорил, да в этом и не было необходимости. Он просто излучал энтузиазм. Потом он поднял руку — на зал пала тишина, и он принялся дирижировать своими гостями в «Реквиеме» Иоганнеса Брамса. Нам дали ноты, и мы запели вместе с ними. Мистер Дринкер не был ни великим дирижером, ни обладателем выдающегося голоса, но никогда не беспокоился об этом. Он был самым искренним почитателем музыки, какого мы когда-либо видели. Когда кончилось особенно красивое место, он прервал музыку, опустил руки и сказал с заразительным пылом: — Как изумительно! Как замечательно! Ах, давайте опять это повторим?
И мы повторили это вновь. После часа такого интенсивного музыцирования каждый казался созревшим для ужина. Во время перерыва нас представили мистеру и миссис Дринкер. Отто рассказал им о нас. В конце вечера, когда большинство людей уже разошлись по домам, Отто спросил, не можем ли мы спеть что-нибудь для нашего хозяина. Мы с радостью сделали это, выбрав наш любимый хорал Баха «Wie schon leuchtet der Morgenstern» [15]. С этим единственным номером, который мы спели, мы проложили дорожку прямо в сердца Дринкеров.
Рождество миновало тихо и мирно. Дороти и Рекс Крофорд, Мириам и Отто Альбрехт, наши соседи, миссис Хельбет, и некоторые из их друзей, включая Дринкеров, опустили перед нашей дверью корзины и пакеты, и бедные эмигранты из Австрии обнаружили себя перед шестью индейками и корзинами с тортами, фруктами и другой снедью, книжками и игрушками для маленьких детей, книгами и пластинками для взрослых. Когда Георг увидел мои слезы по поводу явной перспективы иметь электролампочки на елке, он обошел всю Филадельфию и в конце концов все-таки нашел настоящие свечи и подсвечники. Теперь последнее облачко исчезло, и это было самое замечательное Рождество, которое мы могли вспомнить. Вместе с Петером и Джоном мы должны были сказать нашим друзьям: у нас нет денег, но все, что у нас есть, мы отдаем вам, — это были наша музыка и наши молитвы. Мы пригласили их в Рождество на вечеринку помочь нам с многочисленными пирожными и тортами, и два с половиной часа пели для них — лучшее, что мы могли были дать.
На следующий день после Рождества я увидела, что пришло время нам с Барбарой подготовиться. Я попросила Руперта принести мне чемодан Барбары и высыпала его содержимое на свою широкую кровать — все драгоценные маленькие вещички: детские одежонки с крошечными складками, роскошно вышитые одеяла, изысканные маленькие шелковые платьица, разукрашенные парадные одеяния; каждая вещь — с крохотной вышитой монограммой и диадемой. Я как раз разложила их по всей комнате, когда появилась миссис Дринкер. Не без гордости я показала ей эти маленькие сокровища.
Ее глаза спокойно скользнули по моей выставке и, совершенно равнодушная, она сухо спросила:
— А кто собирается каждый день все это стирать и гладить?
Так далеко я еще не заглядывала. Когда миссис Дринкер обратила на это внимание, она немедленно приняла командование на себя. С глазами и мыслями генерала, она созерцала мое почти отчаянное положение: приближается битва, а боеприпасов, чтобы сражаться, нет.
— Уберите весь этот глупый хлам и пойдемте со мной. Мы отправимся купить кое-какие нужные вещи, — я усиленно пыталась проглотить свои обиженные чувства, пока она столь же усердно старалась втолковать мне суть дела. Пока мы ездили по Джемэнтауну, она говорила:
— Ребенку не нужно все это. Трех распашонок, пары дюжин пеленок и пары резиновых ползунков вполне достаточно. Вам теперь нужно стать практичной — практичной, как вы не понимаете? Вы бедны, не забывайте. — Слова звучали тяжело, но ее глаза указывали на доброе сердце. Как мне везло, что у меня был такой твердый друг, который мог представить мне все, как оно было в те сложные дни. Конечно, я ожидала, что мы направимся в детский магазин, как я сделала бы это в Европе. Однако, нет! Это был один из тех больших ведомственных универмагов, в которых я всегда чувствовала себя совершенно потерянной.
