Отец подруги. Навсегда твоя - Вероника Касс

— Лиза, это ничем хорошим не кончится, — голос ювелирши я распознаю без проблем, а Лиза это ее дочь. — Ты так и останешься любовницей. Они вместе с самого детства. Гордей никогда не разведется с Ленкой. Он скорее руку себе отрежет или ногу. Так ему удобнее будет, чем без Лены.

— Ему не придется разводиться. Скоро все и так решится.

— Откуда такая уверенность?

— Осталось подождать несколько месяцев и мы с ним будем вместе, — самодовольно сообщает Лиза. — Ему даже разводиться не надо. Тетя Лена неизлечимо больна.

Сердце пропускает удар, когда до меня, наконец, доходит, о чем они говорят.

— Так удачненько все сложилось. Он как раз собирался ей сообщить, а она ему о болезни. Ну он и смолчал. Подождем немножко. Так лучше, чем начинать сейчас процесс. Это же с ней всем делиться. Родственников у тети Лены немного, но может что-то перепасть маме и сестре. Деньги могут туда пойти, а так — все останется в семье. В нашей с Гордеем новой семье.

Я прикрываю глаза и роняю голову на ладони. Они говорят что-то про репутацию, про риски, но я уж ничего не слышу. Мне кажется, что все вокруг сошли с ума. Иначе как объяснить тот факт, что люди перестали быть открытыми и верными? Или же я это просто многого требую и мое мнение о том, что любовь должна быть одна и на всю жизнь, устарело?

Я прихожу в себя только тогда, когда слышу хлопок двери. От него я аж вздрагиваю и поспешно выхожу из кабинки, чтобы ненароком не услышать еще что-то. И стоит мне только выйти, как я замираю на месте, потому что из соседней кабинки выходит Лена — жена Гордея. И она, судя по ее виду, тоже все слышала.

Глава 41

Мы обмениваемся взглядами. Всего пару мгновений, но ощущение будто бы вечность. Я вижу столько боли, растерянности, отчаяния. Я тону в этом бескрайнем океане, что сейчас плещется в глазах Лены, а оттого мне кажется, что это длится целую вечность.

Никогда бы и не подумала, что я настолько эмпатична и боль постороннего, практически незнакомого мне человека, могу пропустить через себя, как свою.

Но затем в одно мгновение все меняется. Лена моргает, прищуривается, больше в ее взгляде нет ни растерянности, ни боли, только решительность и уверенность.

— Ле…на, — заговариваю я, испытывая острую необходимость разбить словно пузырь изо льда, ту паузу из молчания, что висит сейчас между нами, на что Лена улыбается, натянуто, но на удивление не сказать, что лицемерно. Так, словно она и правда хочет мне улыбнуться, и силится сделать это из последних сил.

— Тая… — глухо говорит она, а я не сдерживаюсь и коротко ступаю к ней и беру ее за руку, инстинктивный жест, и, скорее всего, я лезу сейчас не туда, делаю совершенно не то, что надо.

Потому что любой нормальный человек, окажись в такой ситуации, как Лена, он бы не хотел чтобы кто-то видел его боль. Видел его слабые места.

Я успокаиваю себя тем, что просто отвечаю ей добром на добро.

Как она поддерживала меня, когда к нам подошел Рома. Сейчас я стараюсь сделать тоже самое и… ее улыбка теплеет и становится настоящей. Слабой, но снова такой же теплой, как и каких-то полчаса назад, там, когда мы были в зале.

— Спасибо, — практически шепчет она, а затем сглатывает, прикусывает губы и прямо смотрит на меня, — давай пока оставим это между нами, хорошо?

— Да, хорошо, — киваю я, как болванчик.

— Ни Дамиру, ни Ульяне. Могу я на тебя надеяться?

Я снова киваю, и как бы мне не было трудно произношу:

— Обещаю.

Мы вместе выходим из туалета, расходимся по залу. Меня практически мгновенно находит Ульяна, которую я все начала вечера никак не могла найти. А тут она сама ко мне подходит. Как персонаж из сказок, который внезапно вырос из-вод земли.

— Ты где запропастилась, — цедит она недовольно мне на ухо, — папа тут весь извелся уже, даже парней своих к охране направил, чтобы по камерам посмотреть куда ты запропастилась.

— Уля, — шикаю я на нее, — я в туалете была. Не больше десяти минут. А вот где была ты? А? Больше часа? — я торможу и прямо смотрю подруге в глаза, а она отводит взгляд, тушуется. Резко тянется к мимо проходящему официанту и берет с его подноса бокал с шампанским. Отпивает три больших глотка.

— Уля? — мне все больше и больше не нравится ее поведение.

— У меня были дела. Важные и неотложные. Ты только не говори папе, что меня не было в зале.

— Ульяна.

— Я обещаю, что все тебе расскажу. Только немного позже, хорошо?

Я киваю, сцепляю зубы и когда подхожу к Дамиру, а он обнимает меня целует в висок и спрашивает где я была, то я понимаю, что у меня снова накопился от него ворох тайн. И только разобравшись с грузом одного большого вранья, который несколько лет преследовал меня как тот снежный ком, становясь все больше и больше, как понасобирала новых тайн. Отошла на десять минут, и теперь как та новогодняя елка, аж сверкаю от того, как напиталась новыми сигнальными огоньками.

Мы садимся за стол, Дамир кладет ладонь мне на колено, накрывая тем самым мою ладошку и спрашивает:

— Тебя долго не было.

— И? — не понимаю я к чему он ведет. В груди неприятно колет.

— В это же время не было и Ромы.

— На что ты намекаешь? — теперь колет уже не только в груди. По плечам и рукам бежит холодок.

Что это? Ревность? Очередная порция недоверия?

— Я ни на что не намекаю. Я предполагаю, что ты могла ввязаться во что-то. Попытаться проследить за Ромой или поговорить, или … — он закатывает глаза, тяжело выдыхает, — я не хочу, чтобы ты в это все ввязывалась. Это небезопасно. Понимаешь?

— Я хотела проследить за Ромой, — говорю я, как минимум для того, чтобы недосказанностей между нами было меньше, — но потеряла его и пошла в туалет. Все. Он просто странно смотрел на телефон, словно испуганно. Затем ушел и я… я пошла за ним, но он и…

— И все?

Я киваю.