Янтарные бусы - Алёна Берндт
А вот к обеду Люба уже ощущала, что бессонная ночь дает себя знать. Глаза слипались, когда она разбирала бумаги, поэтому, как только наступило время обеда, Люба решила сходить в местный магазинчик. Сергей был занят, Наташа ушла на вызов, и Люба вышла на улицу. Осенний воздух был свеж, за лесом собирались тучки, обещая к вечеру дождь. «Хорошо, что сегодня у нас в планах кино», – подумала Люба, шагая по тропинке. Под дождем не погуляешь… Мысли порхали в голове, как бабочки, перелетая с одного на другое. Нужно купить Наташиным ребятишкам каких-нибудь сладостей, из того, что есть в местном сельпо, и может быть, еще карандаши… Анютка, младшая Наташина дочка, так увлеченно рисовала вчера, сидя на коленях у Любы… так и уснула у нее на руках.
Люба стояла у прилавка с промтоварами, рассматривая коробочки с акварелью и карандашами, когда вдруг кто-то грубо взял ее за рукав пальто.
– Ты что здесь делаешь, мерзавка?! – перед удивленным Любиным взглядом предстала разгневанная Галина Николаевна.
Глаза ее метали молнии, в руках она судорожно сжимала какую-то покупку и, казалось, была готова кинуть ею в Любу.
– И вам здравствуйте, Галина Николаевна. Успокойтесь, так и до инсульта недалеко! Я вообще-то здесь по работе! Или у вас нужно разрешение просить?! – Люба отступила на шаг на всякий случай.
– Ах ты хамка! Да я! Я на тебя такую жалобу напишу, что тебя потом и в дворники не примут, не то что в медицину! – Галина Николаевна побагровела. – Еще смеешь сюда глаза свои бесстыжие показывать после того, как опозорила нашу семью!
Продавцы, видимо тоже не один раз сталкивавшиеся с характером госпожи Смирновой, сочувственно смотрели на Любу, но в перепалку вступать не решались. Люба же опускаться до публичного скандала не желала, поэтому просто отвернулась от Галины Николаевны, купила все, что запланировала, и под гневные выкрики истеричной женщины вышла из магазина.
Глава 25
На следующий же день после этой неприятной встречи Любу позвал в кабинет заведующий. И сама Люба нисколько не удивилась, когда, войдя в кабинет, она увидела там сидевшую с траурным видом на краешке стула свою бывшую свекровь.
Прижимая к лицу носовой платочек, Галина Николаевна метнула в Любу испепеляющий взгляд. Роман Павлович, мужчина лет пятидесяти, старался сохранить невозмутимый вид и жестом пригласил Любу присесть напротив.
– Я слышал, что у вас произошел конфликт. К сожалению, сути его я так и не понял, потому что внятно сказать мне наша гостья не может. – Конев указал глазами на всхлипывающую и прикрывшую платочком сухие глаза жалобщицу. – Может, вы, Любовь Егоровна, мне поясните, в чем дело?
– К сожалению, я тоже не могу вам ничего сказать по этому поводу, – спокойно ответила Люба. – Потому что лично у меня не происходило никакого конфликта. Все, что я могу сказать, так это то, что Галина Николаевна является матерью моего бывшего мужа, с которым мы только недавно оформили развод. Может быть, поэтому она, встретив меня в магазине, решила прямо там высказать мне повышенным тоном какие-то претензии, но я предпочитаю беседовать спокойно. Поэтому просто ушла из магазина.
– Так вот в чем дело, – покачал головой Конев. – Что же вы, уважаемая Галина Николаевна, вводите меня в заблуждение, наговариваете на человека… а дело-то, оказывается, все в обыкновенной личной неприязни!
– Вы что, не видите, что она вам врет! – воскликнула Галина Николаевна, мгновенно передумав рыдать. – И личная неприязнь здесь совершенно ни при чем! Эта… женщина сломала жизнь моему сыну и подорвала мое собственное здоровье!
Конев ничего не сказал, только укоризненно посмотрел на сидящую перед ним посетительницу. Хоть и имел он достаточно большой опыт общения с пациентами, но сейчас подумал, что, наверное, стоит повторить азы психиатрии…
Люба же просто отвернулась и смотрела в окно, где резкий осенний ветер безжалостно обрывал с кустов последние листочки. Она почти не слушала, что говорит эта женщина, так щедро поливающая ее сейчас грязью. Не хотелось портить все то, что создала Люба в своей душе после расставания с Олегом… она только-только выгнала почти все воспоминания о том времени и начала снова чувствовать вкус жизни.
– Что ж, я вижу, вы мне не верите, – рассказав немало «ужасов» о Любе, поджала губы Галина Николаевна.
– Если это все, на что вы жалуетесь, то я приму это к сведению, – ответил Конев. – Но сейчас разбираться в семейных делах мне некогда, у нас комиссия!
– Ах, комиссия! Это очень кстати! – обрадовалась Галина Николаевна. – Дайте мне лист бумаги и ручку, я напишу для комиссии, пусть рассмотрят! О том, как вот эта ваша сотрудница воспользовалась своим служебным положением, выкрала сведения о здоровье моего сына и теперь угрожает мне, что все ему расскажет о его детской травме! А мы с мужем так много сделали для того, чтобы он о ней забыл и жил нормальной жизнью! Теперь же эта… хочет отомстить моему сыну за то, что он предпочел ей другую женщину, более порядочную!
– Что? – Люба не поверила ушам. – Галина Николаевна, как же вы можете так бессовестно лгать?!
Но Смирнова не слушала никого и ничего, взяв бумагу, она стала писать, зло поджав губы. Лицо ее исходило красными пятнами, иногда она поднимала злорадный взгляд на побелевшую Любу. Самой же Любе не было страшно, ей просто было противно сидеть сейчас здесь и смотреть на радость бывшей свекрови от того, что та смогла насолить ненавистной невестке.
Как бы то ни было, прецедент стараниями госпожи Смирновой был создан. Сама она была препровождена в коридор, Конев пообещал ей, что сейчас же пригласит члена комиссии для ознакомления с ее жалобой. Оставшись с Любой наедине, Конев сначала позвонил по телефону, а потом, чуть помолчав, спросил:
– И что, когда ты за ее сыном замужем была, тоже так было все?
– Ну… не совсем так, конечно, но особой любви мы со свекровью друг к другу не испытывали, – честно ответила Люба, немного удивившись. Она думала, что Конев спросит о другом, о том, что наговорила тут Смирнова.
Вскоре в кабинет вошел Сергей, и по его нахмуренным бровям Люба поняла – именно он будет разбираться с жалобой
