Властитель свободы - Шериз Синклер
Она встретилась с его спокойным взглядом и опустила глаза.
Пока она не спеша заходила в воду, он разделся, включил турборежим и шагнул в кипяток. Пузырьки лопались на поверхности воды. Аттикус разлил виски по бокалам.
Джин не спешила, входя в джакузи. Когда она в итоге села и облокотилась на стенку, он передал ей бокал.
— Хорошо, правда?
Она одобрительно хмыкнула, затем резко сказала:
— Если тебе нравится вариться заживо.
Положив на бортик правую руку, он играл с шелковыми завитками у нее на затылке. Смакуя виски, он давал теплу подействовать на его — черт возьми, она его — сабу.
Виски был не «Джек Дэниэлс». Она покрутила бокал с янтарной жидкостью и попробовала еще раз. Вкус карамели и коричневого сахара, насыщенный и сбалансированный, и послевкусие с легким кожаным оттенком. Алкоголь согревал, обжигал язык и теплом разливался ниже. Она поняла, что слишком быстро прикончила бокал.
— Нравится? — он не спускал с нее проницательного взгляда, вновь наполняя бокал. Он изучающе смотрел на нее, как обычно.
— Это не «Джек Дэниэл» с, — несмотря на неприязнь, она сказала ему правду. — На самом деле, это замечательный виски. Что это?
— «Паппи ван винкл фэмили резерв». До сих пор производится на Юге, маленькая магнолия, — он откинулся назад, вытянув руки на бортиках. Мягкий свет фонарей отбрасывал тени на сильные мышцы груди. На правой дельте обнаружилась татуировка насыщенных цветов «Semper FI»[6] с орлом, земным шаром и якорем. Она провела по ней пальцами. — Ты был морским пехотинцем?
— Ага.
На другой руке у него был вытатуирован уродливый бульдог в кепке корпуса Морской Пехоты и с сигарой в зубах. Ужасно свирепый.
— Ой, какой он очаровательный!
Аттикус оскорбился:
— Он не очаровательный.
Да, он очаровательный, но упс. Крутые парни ужасно милы, когда защищают свою священную мужественность. Не в силах удержаться, она провела свободной рукой по его груди, замедлив движение на нескольких неровных выпуклых шрамах над ребрами.
— Откуда они?
— Поймал пару осколков в Багдаде, — лениво сказал он, — повезло, что я не был ближе к месту взрыва.
Она задрожала при этой мысли и сделала глоток виски. Он мог погибнуть. Она бы никогда его не встретила.
— Аттикус…
Он обнял ее, притягивая к себе.
— Это в прошлом. Мы здесь и мы живы. Давай сконцентрируемся на этом, хорошо?
— Хорошо, — пока струи массировали ее напряженные мышцы, алкоголь разжег внутри нее огонек. Если она продолжит пить, то совсем потеряет над собой контроль. Она повернулась, чтобы поставить бокал.
Он подлил ей еще виски.
Хорошее воспитание предполагало, что она должна выпить еще. Джин не обедала и не ужинала — и почувствовала, как алкоголь ударил ей в голову. Она никак не могла собраться с мыслями. Нужно вылезть, одеться и поехать домой. Вместо этого ее рот сам по себе произнес:
— Что ты делаешь, Аттикус? Думала… — о черт, акцент становится все сильнее.
— Продолжай, — прошептал он.
Она смущенно на него посмотрела и продолжила озвучивать свои сомнения.
— Я считала, что мы… эм…полностью порвали отношения.
— Сначала мне нужно прояснить несколько моментов, детка. Они меня беспокоят. Ты сказала, что мужчины использовали тебя. Но из того, что я видел, ты сильнее своего бывшего. Можешь рассказать, что случилось?
Его пальцы разминали ее зажатую шею, струи массировали напряженную спину, и она чувствовала невероятное тепло — изнутри и снаружи.
— Джин?
Он задал ей вопрос. Она попыталась напрячь мышцы, но все тело, казалось, превратилось в разваренную лапшу. Аттикус притянул Джин к себе, обнимая за плечи, и прижал к груди.
Она сдалась.
— В конечном итоге как-то так вышло, что я делаю все — неважно, просит он об этом или нет — и чем больше я делаю, тем меньше он мне помогает. Тем меньше он меня слушает. Чем меньше он меня слушает, тем больше я переживаю о наших отношениях и из кожи вон лезу.
Аттикус ободряюще хмыкнул.
Она посмотрела на руку, обнаружила в ней бокал и прикончила восхитительную янтарную жидкость.
— Меня затягивало все глубже, как в водоворот. Я знала, что если не постараюсь, он уйдет. Бросит меня, потому что я…
— Потому что ты что? — глубокий голос Аттикуса требовал от нее ответа, неважно, был он у нее или нет.
— Потому что я не могу сделать его счастливым.
— Престон тебе это говорил?
— Нет. Никогда, — рядом с ними на склоне шумели деревья, приятно аккомпанируя бурлящей воде. Запрокинув голову, она увидела, что звезды на черном небе превратились из простых точек в широкие светящиеся диски.
Аттикус обнял ее, и она вернулась с небес на землю.
— Если этот уб… если Престон никогда такого не говорил, то кто? Кто говорил, что ты не можешь сделать его счастливым?
— Никто.
Когда он неверяще фыркнул, она нахмурилась. У нее вырвали из рук стакан и вернули с новой порцией виски.
— Кто, детка?
Даже алкоголь не заглушал это воспоминание. Жестокие слова словно вырезали ей на сердце ржавым ножом.
— Папа.
— А, — удовлетворенно сказал Аттикус, — Он был тобой недоволен?
— Нами, — Почему, папа? Как она могла объяснить? Джин положила ладонь на широкую грудь Аттикуса. Под курчавыми волосами бугрились твердые как камень мышцы. Он такой сильный — и телом, и характером. Как такой мужчина может понять слабого человека?
— Мама постоянно пыталась угодить ему — намывала дом, много готовила, ворковала.
— Чем он занимался?
— Он был торговым представителем в международной фирме. И ему это нравилось. Он месяцами пропадал в командировках за границей.
Аттикус прищурился.
— Снова и снова от тебя уезжая.
Воспоминания ранили.
— Маме тяжело давалось одиночество. Ей словно нужен мужчина, чтобы подтвердить право на существование, — Джин пожевала губу. — На самом деле ей стоило работать или увлечься каким-то делом, чтобы достичь баланса.
— Детка, — Аттикус прикоснулся к ее щеке, привлекая ее внимание, — что случилось с отцом?
Она пожала плечами.
— В конце концов, он не выдержал и сказал маме, что она не делает его счастливым. Мы не делаем его счастливым. Когда по почте пришли бумаги на развод, мама рассыпалась на куски. Мне кажется, она плакала месяцами.
— А ты?
— О, я была слишком занята школой — и мамой. Ну, конечно, мамой. Готовить и уговаривать маму поесть, получать счета и просить маму рассказать, как выписывать чеки, стирать белье и манипулировать мамой, чтобы она прекратила замыкаться к себе.
— Так ты взяла на себя заботу о маме, — он медленно понимающе улыбнулся, — огда ты мне говорила, что мне «пришлось повзрослеть гораздо раньше своих сверстников», ты на своем опыте знала о чем речь, да?
— Встретились
