Босс - Слоан Хауэлл
— Ну, будь я проклят, — реагирует папа.
Следую за Мэттом в комнату, и невозможно не улыбнуться. Папа нажимает кнопку на своей кровати и начинает подниматься. Он вздрагивает.
Прежде, чем я успеваю отреагировать, Мэтт оказывается возле края кровати и подкладывает подушку под папину спину.
— Что за игру вы смотрите? — интересуется Мэтт.
— Гребаные «Янкиз». — Я фыркаю, прикрывая рот рукой. Невозможно не разволноваться, глядя на то, как загорается лицо отца рядом с Мэттом.
— Они — кучка засранцев. Это правда, сэр. — Мэтт не пропускает ни одного удара.
— Разве у вас, мальчики, не игра через пару часов? Почему вы не идете на поле?
— Ну… — Мэтт поворачивается ко мне, а затем обратно к папе. — Я как раз поэтому и пришел. Хотел узнать, не хотите ли вы, ребята, пойти на игру.
— Мэтт, не может быть…
Он прерывает меня.
— Не волнуйся, все уже сделано. Если вы, ребята, хотите пойти, то вы там.
— Да, блядь, поехали! — папа слегка шевелится и снова морщится.
— Папа, мне жаль, но ты не можешь пойти на бейсбольный матч.
Мэтт поворачивается ко мне.
— Конечно, может. У нас есть транспорт, место для просмотра в кондиционированном номере. Медицинский персонал. Еда. Все.
— Это невероятно мило, Мэтт. Это действительно так, но…
— Ну, я пойду. — Папа смотрит на меня. — Это мой последний шанс сходить на игру, милая. Бери сумку с обезболивающими и поехали. — Он кивает на капельницу, а затем смотрит на Мэтта. — Давай сделаем это.
— Да, сэр. — Мэтт направляется к двери.
— И убедись, что у тебя ноль четыре на четыре страйкаут. Ты в ее команде.
— Эта гребаная семейка слишком серьезно относится к фэнтези-бейсболу, — бормочет Мэтт, проходя мимо меня.
Мэтт возвращает папину улыбку. Это точно.
* * *
Медицинский фургон доставляет нас на стадион, и мы поднимаемся на грузовом лифте в комнату. Отец так и не встал с больничной койки. Мэтт взял свой грузовик и уехал раньше нас, потому что ему нужно было готовиться к игре. Они везут отца через двойные двери и ставят перед окнами, откуда он может видеть поле. Открываю двери возле сидений перед нами, чтобы мы могли всё слышать.
— Мэтт Сталворт был в моем доме, Дженни. — Папа хватает меня за руку. — Лучший игрок со времен Микки Мэнтла. Говорю тебе.
— Да, ты уже рассказывал мне пару раз. — Я ухмыляюсь.
Мы наблюдаем за разминкой обеих команд и за всеми предматчевыми делами. Уже почти время для национального гимна, когда диктор говорит через громкоговоритель.
— В этот вечер мы хотели бы почтить память одного особенного болельщика. Он болел за команду с начала семидесятых и был тридцатилетним владельцем абонемента. Пожалуйста, помогите нам отдать дань уважения Брайану Джексону. Спасибо за все годы преданности нашим ребятам, Брайан.
Весь воздух из моих легких покидает мое тело. Я вижу на лице отца чистую радость и слезу, скатывающуюся по его щеке, когда стадион ревет от восторга. Думаю, мое сердце может разорваться. Папа протягивает руку и берет меня за плечо, крепко сжимая его. Никогда не видела, чтобы он плакал. Никогда.
— Они только что назвали мое имя? Скажи мне, что это не сон, Дженни. Скажи, что я все еще жив, и ты все еще здесь, со мной.
Я прикрываю рот рукой в попытке сдержать слезы. Никогда не слышала, чтобы мой отец заикался. Ни разу за всю мою жизнь. Он всегда знает, что собирается сказать, прежде чем произнести это.
— Да, папа. Это точно. — Наклоняюсь и целую его в лоб.
Чертов Итан. Он ведет грязную игру. Я качаю головой и не могу перестать улыбаться.
— Только один день в моей жизни, Дженни. Только один лучше этого. — Папа наклоняет голову и смотрит на меня. Я отвечаю ему взглядом.
— И что это было?
— День, когда я увидел тебя в первый раз. — Мужчины в моей жизни неумолимы, оба стремятся превратить меня в огромную лужу на земле. Я вытираю уголок глаза.
Глава 24
Итан Мейсон
Идет пятый иннинг, но я совершенно не слежу за счетом. Поскольку сижу и наблюдаю за Дженни и ее отцом в окно из третьего люкса. Они ликуют, смеются и обнимаются.
Дважды я поднимался, чтобы пройти туда, но останавливался на половине пути, чтобы вернуться на то место, где сижу сейчас. Что-то подсказывает мне, что я испорчу им день. Мэтт сказал бы мне, чтобы я перестал вести себя, как киска, если бы не был внизу, на поле.
Запах несвежего пива и хот-догов, одобрительные возгласы толпы, треск, когда кто-то попадает по мячу… Я люблю стадион. Мэтт уже сделал два хоум-рана за два иннинга и выглядит сосредоточенным на поле.
После пятого иннинга я встаю, твердо решая на этот раз дойти до Дженни и поговорить с ней. Выхожу в длинный коридор с дверьми в комнаты-люкс на стороне, выходящей на поле. Он изгибается вместе со стадионом, пока я иду через три двери от той, за которой сидел. Это свободный номер, который используется для того, чтобы приводить перспективных игроков и вести переговоры на играх.
Упираюсь лбом в одну из двух дверей, а моя рука перемещается на одну из ручек. Нервозность накрывает меня с головой. Когда я открываю дверь, в поле моего зрения появляется Дженни и ее отец. Она сидит рядом с больничной койкой отца перед окном. Ее рука, державшая его за руку, поднята под неудобным углом. Рядом с ней стоит пустой стул, практически приглашая меня присесть.
Я крадусь через комнату и опускаюсь в кресло. Ее взгляд останавливается на мне, затем возвращается к игре. Ничто в моей жизни не заставляет меня так нервничать, как Дженни Джексон. Я наклоняюсь, чтобы что-то прошептать. Не уверен, что именно хочу сказать, но осознаю, что это что-то вроде извинения.
Ее рука скользит по моему бедру — не в сексуальном смысле, а так, чтобы успокоить меня.
— Не сейчас, — шепчет она, все еще глядя прямо перед собой на поле.
Вижу, как ее отец смотрит на меня. Надо полагать, она не рассказала ему и половины того, что я сделал, иначе он бы сейчас бился на больничной койке в попытке меня задушить.
Аналитик во мне решает, что Дженни, должно быть, защищает меня. Если бы она отказалась от того, кем мы были, то все бы ему рассказала. Знаю, что они очень близки.
Несколько минут мы сидим в тишине и смотрим, как перед нами разворачивается игра. Она
