Опасный выбор - Саша Таран
— Закон тут один, умник, — ощерился Юра и зарядил Алику коленкой в живот. Тот ухнул, согнулся от боли, а Юра уже добавил по ногам сзади, и Алик стремительно подкосился — с хрустом, в листья. Я очнулась:
— Юра! — бросилась я разнимать. — Стой, не трогай! Он уже уезжает!
Но Алик не уезжал. Он с рёвом полез в драку. Дурак!
Юра, кажется, подумал о том же. Он оттолкнул меня в сторону, чтобы не задеть, и пустил в ход кулаки. Раз! Два! Пять! Алик снова лёг.
— Придурок, — отплёвывался он. — Жди участкового, понял? Я так не оставлю…
Нашу потасовку заметили соседи с противоположного дома, но никто не лез.
— Слыш, — рассвирепел Щербатый, — оглох что ли? Я те чё сказал, собака… закон тут один. И я его исполняю.
Меня заколотило — в руке у посыльного блеснуло лезвие.
— Оставляешь девочку в покое, или я доставляю тебя в больничку, понял? — проговорил он глухо. — Тебе там ой как обрадуются, поверь. Будешь свадебным подарочком. Пять…
— Алик уезжай, он не шутит, — потребовала я, зеленея от ужаса.
— Четыре…
— АЛИК!
Алик поднялся, шатаясь. Глянул на меня одурело: какие ещё свадьбы, какие подарочки?!
— Три… — продолжал отсчитывать «Матвей» из больничной палаты.
Взгляд уходящего Алика поразил меня в самое сердце: предательница — говорил он. Щёки жгло. Потому что это была правда. Чистая правда. Алик наконец понял, что я сделала окончательный выбор. Он не понимал выбора, но предательство понял. Дверь Ниссана отрезала меня, как ножик отрезает плохой кусок от яблока. Я не годилась в еду. Испорчена.
«Испорченная» для Алика, — думала я, ощущая прохладные лепестки под пальцами, — и «ангел» для Матвея.
— С-с-собака, — шипел сбоку Юра, поднимая футболку и осматривая ущерб — кожа на боку аж чернела под перевязкой от гематом. Я поморщилась. Он тоже.
— Угу.
— Зачем ты его так, — выдохнула я, — сам, вон, еле живой. А если он в полицию обратится? Поедет сейчас, побои снимет.
— Свои сниму, — фыркнул тот безмятежно. — Напасть на инвалида, это ж сколько нужно мозгов иметь…
Он поправил бинты и махнул мне на прощание. И поплёлся к себе, придерживаясь за бок, как старик. А я поплелась к себе, придерживаясь за мысль, что мой Матвей жив и обязательно «выкарабкается», как сказал Юра. И я дождусь. Я увижу его. Обязательно.
Я несла в ладонях прохладный бутон, будто бы его хрупкое сердце. Кроваво-красное. Нежное, как певчая птичка в готическом саду, свившая своё гнездо в колючем терновнике за высокой каменной стеной.
Я тоже ощущала себя за каменной стеной. Матвей далеко, он побывал на волоске от гибели, но продолжает приглядывать за мной, продолжает защищать меня, нас. Наше будущее. Он настоящий борец. Он точно справится. Он выберется. Справится ради меня.
А я буду ждать столько, сколько нужно.
Дома, я поставила бутон в хрустальную рюмку. А нежный розовый букет сунула в помойное ведро. Мама посмотрела на меня, как на дурочку — такую красоту и в мусор. Мне тоже было больно. Но отрезать всегда больно.
Нельзя расстаться чистенькой. Ты либо погружаешь свои нежные лепестки в мусор, мешаешь себя с отходами и становишься для другого «испорченной». Такой, чтобы ему не обидно было тебя отпустить, выкинуть из жизни, а даже приятно, оправданно — кому нужны поломанные розы из мусорки?
Либо ты стоишь в вазе и потихоньку разлагаешься. Пока не сгниёшь и не засохнешь.
А по итогу — всё равно окажешься на свалке.
Рано или поздно.
Я предпочла рано.
Пусть я буду для Алика предателем. Пусть он найдёт себе нормальную девочку, их вон как много хороших в универе, пусть поскорее забудет. Мне же будет спокойнее.
— Не половинка? — спросила Лизка со своего дивана, когда мы легли спать.
— М-м? — я не сразу догнала о чём она.
— Алик оказался не половинка, да? — повторила сестра. Всё-то она слышит, коза, всё-то замечает. Я вздохнула. А кажется, что в экране живёт…
— Угу.
Говорить об Алике неохота, но сестра не отстаёт.
— А как ты поняла?
Нашла половинку… — подумала я, ощущая, как горло душит новый приступ жалости к себе.
— А почему тогда грустишь? — продолжает донимать Лизка.
Но я молчу.
Как ей объяснишь?! Если даже себе не удается. Я грустила обо всём сразу. О всей жизни. И не только своей. О несправедливости, о выборе, о последствиях, о сказанном, о недосказанном, о родителях, обо всём мире, какой он есть. О сложном. О простом.
Я грустила и одновременно набиралась решимости. Я подкармливала её своей беспросветной грустью. Я росла. Набиралась сил, чтобы преодолеть эту пропасть до НЕГО. Самую страшную пропасть — время.
Я разбежалась и прыгнула над чёрным провалом. И дни потянулись один за другим, как в замедленной съёмке. Минута за минутой. Час за часом. Долго. Слишком долго тянулись дни. Я переключилась на автопилот, и перешла в состояние анабиоза, как космический путешественник в перелёте между солнечными системами. Или, скорее, как лягушка во льдах. Отключила мозг, замедлила сердцебиение, чтобы дожить до тепла. Дожить до его тёплых рук.
Они отогреют меня, — верила я. — Спасут. Как весна спасает всяких замёрзших во льдах тварей и рыбёх.
Я перестала носить каблуки, юбки.
Оказывается, я одевалась для него. Всё это время! Год? Два? Я одевалась красиво, чтобы порадовать его. И он замечал. Он ценил. Ждал меня с утра у своего подъезда, чтобы проводить взглядом, куда бы я ни шла. Теперь я знала. Но теперь мы поменялись местами — и это я ждала его.
Где бы я ни находилась, я ждала его, мечтала. Искала его в толпе, на турниках, в универе, на дороге, в магазине, в тёмном окне своей комнаты, в жёлтых окнах двора — везде. Но его окно, над стоянкой, никак не зажигалось. Каждый раз, проходя утром мимо закутка с колясками, я ждала, что Матвей схватит меня и затянет к себе. И подхватит на руки, и закружит мой мир поцелуями. И, каждый раз, подъезд отпускал меня на учёбу ни с чем. И я шла и просто училась. Без.
Сколько уже поцелуев накопилось у нас? — попыталась я однажды сосчитать, но стало только хуже — счёт перевалил за триста. Триста поцелуев. Сколько же дней нам нужно будет их «навёрстывать»? — глупо мечтала я, а слёзы продолжали литься вторую неделю.
Смешная. Я и не подозревала, что это только начало. Откуда мне было знать, что придётся протянуть без него целую осень? Полтора месяца я, как зомби,
