Опасный выбор - Саша Таран
Алик не ушёл.
— Даш, я тоже много думал, — начал он, присаживаясь рядом. — Если ты не готова к отношениям, я подожду. Я не буду торопить тебя. Я понимаю, всякое бывает, и может у тебя в семье что-то случилось, но ты не говоришь, не хочешь делиться. Я понимаю, мне очень хочется, чтобы ты доверяла мне, но я понимаю. Я не давлю…
Я снова закачала головой: нет, не то, всё не то!
Алик упрямо продолжил:
— Ну расскажи мне! Я хочу помочь, правда. Я хочу, чтобы ты верила мне. Не закрывайся. Почему ты вчера так сказала? Что я сделал не так? Я исправлюсь. Давай начнём всё заново? Даша, слышишь, — он положил мне руку на спину, стал гладить, утешать, как ребёнка и я не выдержала. Вскочила к раковинам, зашумела водой, отвернувшись:
— Алик, оставь меня пожалуйста.
— Ты не хочешь обсуждать?
— Не хочу. Давай просто забудем, пожалуйста, — попросила я снова, растирая дрожащими пальцами тушь. Чёртова тушь! Я похожа на наркоманку, на пьяницу с бодуна! — видок в зеркале отрезвил Придал решимости.
— Забудем? — Алик незаметно подошёл сзади. — Давай забудем, — он потянул свои руки обнимать меня, — Даш…
Я отстранилась. Как мерзко.
— Алик?!
— Ты же сама сказала забудем…
— Про нас забудем, Алик! Неужели не понятно?!
— Даш, нет! Не понятно! Можешь ты нормально объяснить в чём дело?! Или нет?! — начал закипать он. — Чё ты напридумывала себе?! Чё не так-то?!
Я впервые видела «добряка Алика» таким раздражённым.
— Всё не так, — снова отвернулась я к раковинам, набираясь смелости перед признанием. Быстро подтёрла глаза. — Дело не в тебе. Ты всё делаешь хорошо. Это я виновата. Только я.
И выпалила, не дожидаясь его «почему»:
— Я другого люблю. Прости.
— Что?
Я чувствовала на затылке его непонимаюший взгляд.
— Шутишь?!
— Нет, прости, — снова повторила я, боясь взглянуть.
— Другого…?
— Да.
— Ты чё прикалываешься?
— А похоже?! — выпучилась я мокрыми глазами. Завелась с пол-оборота. И так плохо, а тут ещё и он лезет не вовремя. Нервы сдали. Повернулась, включая училку:
— Похоже, что мне весело? Что я тут веселюсь, жду тебя, чтобы поприкалываться? Ты что слепой? Совсем ничего не видишь?
— Вижу, но не понимаю! — возмутился он, как двоечник с задней парты. — Чё за фигня! Ты чё говоришь?! Всё же хорошо было у нас! Мы встречались, это вообще хоть что-то значило для тебя?! Мы позавчера гуляли вместе! День назад! День, Даш! Какой ещё «другой»?! — недоумевал он. — Откуда другой?! Когда успела?!
— Алик…
— Кто? — Алику стало совсем не до смеха. — Кто он? А? Я его знаю?
— Нет.
— Из универа?
— Нет.
— А кто?
— Зачем тебе?!
— Хочу знать.
— Зачем?
— Просто скажи кто.
— Я не понимаю зачем.
— Вот и я не понимаю, Даш!
— Всё, я пойду… — я вспомнила, что оставила сумку в аудитории, но возвращаться туда не хотелось. Сжала телефон и попёрлась сразу в гардероб: сбежать с последней пары. Больше не было сил.
— Стой, — Алик догнал. — Ты куда?
— Домой. Пока. Иди на пару.
— А вещи?
— Лена заберёт, — ускорилась я, сбегая по лестнице. Алик остался стоять наверху. Стоять и переваривать тот бред, что я на него вывалила.
«Лен, забери плиз мою сумку, что-то живот скрутило, домой поползла» — отписалась я подружке, выйдя на свежий воздух.
Начинало темнеть. Вечерний морозец уже полез на щёки и за воротник — туда, где вчера были ЕГО горячие губы. Но моя «горячая линия», мой круглосуточный номер снова отказал мне противным женским голосом: вне зоны действия сети. Я убрала телефон. Добралась до двора без памяти и почти без мыслей. Крутилось что-то неразборчивое, урывками, видимо, мозг уже начал отказывать из-за стресса. Неизвестность убивала. Я уже столько вариантов напредставляла за день, столько детализированных картин нарисовала, столько сюжетов выплеснула на холст, что краски кончились. Слёзы тоже кончились. А я всё вазюкала и вазюкала по воображению сухой кисточкой. Ших-ших. Ших-ших.
Остался только голый страх.
Ших-ших, — хрустели под ногами листья, — ших-ших.
Страх и опустошение.
Я замедлилась у подъезда, где должен был стоять мотоцикл. Должен был! Но не стоял. И на крыльце не стоял его хозяин. Не курил. Вот дура, — злилась я на себя, чувствуя, как к глазам подступает новая порция влаги — солёная жидкость, чтобы разбавить мои чёрные краски, для новых картин. — Дура! Вот надо было тебе лезть со своими советами! Надо было лезть с собой?! Курил бы себе Матвей дальше. Да, курил. Но зато жил бы! Жил бы себе спокойно. Ничего бы не поменялось. Я бы ходила тут утром и вечером и глядела бы на него незаметно. А он — на меня. И всё было бы хорошо. Как раньше. Я бы просто смотрела на него и мне было бы спокойно…
Я так хотела его увидеть, что воображение сжалилось, уступило горю — нарисовало далёкую тёмную фигуру у моего подъезда. Матвей, — не поверила я. Он сидел на ступенях. Широкие плечи. Дым вокруг. Опущенная бритая голова.
Я почти побежала. Мне это не кажется.
Вопросы уже летели с губ.
Двадцать шагов.
Десять.
Пять.
Он услышал кроссовки, зашевелился. Но я уже заметила на голове шрам. Уродливый, почти от края до края. Это не Матвей! Это его «дружок по турникам»! — рухнуло всё внутри.
Щербатый поднялся и выкинул окурок:
— Стой, — проговорил он вместо приветствия. Но я и так стояла.
— Что с Матвеем? — потребовала я, тоже пропустив официальную часть.
На дружка Матвея было страшно смотреть: ссадины, рассечёная бровь, синяки. Но, не это пугало, не раны — их уже залатал хирург. Меня до тошноты напугало выражение его лица. Меня напугало, что всё БЫЛО! Всё, что рассказала тёть Валя — БЫЛО! «Дружок» понял.
— Жив, — прохрипел он главное. Коротко, чтобы сразу донести суть. Настоящий друг. Я не сдержалась и шумно выдохнула. Выпустила из груди напряжение вместе с паром. Оказывается, я не дышала. Сколько времени я не дышала?! Сколько часов?! — дивилась я. — Слёзы облегчения давили горло. Я закрылась, прогоняя морозный воздух через «респиратор» из ладоней. Щербатый терпеливо ждал. Потом протянул мне красное пятно.
Что это? Роза?
Я смахнула с глаз лишнюю воду, проморгалась и удивлённо приняла цветок. Бутон был срезан почти без ножки, остро.
— Просил передать, чтобы не волновалась и не искала, — пояснил Щербатый посыльный.
— Где он?
— Не ищи. Сказал сам появится.
— Почему?
Щербатый пожал плечами:
— Наверное, не хочет пугать, — выдал он отсебятину и тут же прикусил язык. Собрался уходить.
— Погоди, — запаниковала я, хватая его за рукав. Сбрендила. Но этот наглый бандит был моим единственным мостиком к Матвею, и