Я больше тебе не враг (СИ) - Маргарита Дюжева
Молчит.
Ей нечем прикрыться, единственное оправдание оказалось еще большим фарсом чем наша семейная жизнь.
— Давайка прогуляемся, у нас как раз маршрут намечен, — киваю на стрелку.
Я понимаю, что это особый сорт садо-мазо, но никак не могу нащупать тот крючок, который запустит цепной механизм.
И вот мы идем по отмеченной тропе, стрелки то на стенах, то на полу. Влево, вправо, по коротким лестничным переходам и заваленным кирпичами помещениям.
Я слышу, как позади меня Таисия начинает тяжело дышать.
Я знаю, что с ней происходит. Она вспоминает. Проигрывает в голове все, что натворила, будучи ослепленной жаждой мести.
— Сюда не идем, — я не стал сворачивать в комнату, из которой был один узкий лаз. В прошлый раз мне не удалось протиснуться следом за Алексой, вряд ли сейчас что-то изменилось. Поэтому веду в обход, и вскоре мы выходим к провалу между двумя половинами зданий.
Прогулочным шагом я подхожу к краю и смотрю вниз.
— Как думаешь, если свалиться туда, есть шансы выжить? Или размотает так, что останется лишь фарш, нашпигованный арматурой?
— Я не знаю.
— Да? — делаю вид, будто озадачен, — не знаешь, а подругу свою этим путем погнала? Не жалко было? Или она не так ценна для тебя, как Аленушка.
На ее щеках пробивается румянец.
— А может, ради дела ее не жалко было? Подумаешь, шею бы сломала… Плевать. Чего всяких психопаток жалеть? Одной больше, одной меньше.
— Она сказала, что пройдет, — вяло огрызается бывшая жена.
— И ты такая: да-да, вали, Санек! Я не удивлен, ты легко людей в расход пускаешь.
Теперь румянец стал пятнистым, а дыхание еще более прерывистым.
— Зачем ты привез меня сюда? — повторяет прежний вопрос, — чего добиваешься?
— А как ты думаешь?
— Никак, Максим, — сдавленно произносит она, — я никак не думаю.
Она снова пытается закрыться, провалившись в пучину безразличия, но я не даю ей этого сделать.
— У тебя есть шанс избавиться от меня. Завершить начатое и дело с концом, — не отводя от нее взгляда, делаю шаг назад. До обрыва чуть больше метра и по спине несутся мурашки. Я не боюсь высоты, но, когда она вот такая — открытая и готовая в любой момент поглотить, врубается инстинкт самосохранения и становится не по себе.
Таисия непонимающе хмурится. И когда до нее доходит, о чем речь, румянец уступает место бледности:
— Дурацкая шутка, Кирсанов.
— Никаких шуток. Это идеальное место. Ты сама прекрасно знаешь, что никто нас не услышит, никто не появится. Тело могут искать годами. Ты можешь толкнуть меня и уйти. Снова, — еще небольшой шаг назад.
Она сдавленно втягивает воздух.
— Ключи в зажигании. В бардачке документы. Деньги… — лезу во внутренний карман и достаю оттуда портмоне, — наличности не много, но есть карты. Пин-код ты знаешь, я ничего не менял.
Бросаю к ее ногам.
Правильно говорят, первый раз — трагедия, второй раз — фарс. То, что происходит сейчас — гротескное, карикатурное подобие прошлой ситуации.
— Ты можешь сбежать. Ребенок останется с тобой, и никто никогда не узнает, что здесь произошло.
— Что ты несешь? — Таисия начинает задыхаться, — отойди от края.
— Зачем? — заложив руки в карманы, небрежно пожимаю плечами. — представляешь, сколько проблем можно решить одним махом. Редкостная удача. Не об этом ли ты мечтала?
* * *
Да, я — редкостный козел, раз вывожу ее на такие эмоции. Тяжелые, больные и мучительные, специально терзаю, в надежде, что плотину прорвет. Надо вскрыть этот гребаный нарыв и прочистить рану.
— Я никогда не хотела причинять тебе вред!
— Да ты что? — нагло вскидываю брови, — а как же твоя мега продуманная месть? Как же желание любой ценой поквитаться за несчастную девочку Алену, которой я попользовался? Обесчестил бедолажку, оплодотворил против воли, а потом спустил в утиль. Ну тварь же, а не мужик. Таких не то, что наказывать, таких топить надо.
Слова про Алену словно пощечины. Я вижу, как Таська дергается, будто ей и правда прилетает болезненная оплеуха. Хотя так и есть. Все, что произошло — это оплеуха от судьбы. Она порой та еще сучка, так нагнет, что мало не покажется. Наизнанку вывернет и все с ног на голову поставит. Ее уроки капец какие болезненные, но зато самые доходчивые!
— Максим…
— Слушай, может тебе книгу написать? О том, как устроить неугодному мужу глобальный звездец. И обязательно добавить туда главу о том, в каких пропорциях подмешивать энергетики, чтобы бомбило сутками напролет и в голове все мысли в фарш. И про волшебные чаи, от которых в штанах дымится. Я думаю, это будет мировой бестселлер.
Он смотрит на меня огромными глазами, дрожит подбородком, и не может ничего сказать. А я продолжаю добивать, доламывать остатки той стены отчуждения, которую она возвела вокруг себя.
— Ну что же ты? Давай, толкай. Ты же этого хотела. Все то время, что жила бок о бок со мной только думала, как уничтожить, раздавить. Вперед! Мечты сбываются.
— Прекрати…не надо.
— Не надо что?
У нее на глазах выступают первые слезы.
— Страдать-то оно, конечно, приятнее, да? Так аристократично, возвышенно, прямо куда деваться.
— Нет в этом ничего возвышенного.
— Ой, да ладно. Ты на себя со стороны посмотри. Мученица, мать твою за ногу. Воевала за идею, воевала, грудью и остальными местами на амбразуру бросалась, а идея говном оказалась… Какая досада. Может, мне тебя пожалеть?
— Я не достойна… — сдавлено мотает головой.
— Ой заткнись, а? — рявкаю в сердцах, — вот не надо всей этой херни про достойна-недостойна. Просто скажи: я налажала! Нахеровертила так, что у самой волосы дыбом. Ну или толкай и закончим.
Еще один шаг… И она все-таки срывается.
Кидается ко мне на шею и во весь голос рыдает:
— Прости меня, пожалуйста. Прости. Слышишь? Прости. — Она захлебывается слезами, цепляется за меня так, словно я вот-вот исчезну. — Прости меня. Прости. Прости.
Ревет навзрыд, так горько, что у меня кишки скручивает. Стою как истукан, морщусь, в тщетной попытке справиться с цунами захлестывающем с головой, еле дышу.
В этих слезах нет фальши, нет наигранности и попыток перегнуть ситуацию в свою сторону. Есть только дикая тоска и страх.
Мне все-таки удалось сломать тот саркофаг, в котором она собралась себя хоронить, и вытащить на поверхность настоящую Таську. Открытую, беззащитную, глубоко несчастную. Она здесь, рядом, больше не прячется.
— Я была так неправа. Так чудовищно ошибалась, я… — Хватает воздух ртом, задыхается. — это я…я во всем виновата!
Поперек горла колючий ком, так что ни сглотнуть, ни продохнуть, глаза печет. Даже ноги и
