Я больше тебе не враг (СИ) - Маргарита Дюжева
Остатком мозга вспоминаю, что за спиной пропасть, и что в мои планы не входит финал истории, в котором «Жили они долго и счастливо, и умерли в один день. Сразу». Поэтому кое-как оттесняю ее внутрь помещения, увожу от опасного обрыва.
Таисия даже не замечает этого.
— Прости… Пожалуйста, — она сипит и трясется как осиновый лист на ветру, — я не могу без тебя. Не хочу. Слышишь? Не хочу… Если бы ты упал…я следом…
У меня у самого тормоза напрочь срывает. Ядерным взрывом раскурочивает то, что за ребрами до кровавых ошметков.
Я сгребаю ее в охапку, прижимаю к себе, зарывшись ладонью в волосы на затылке.
— Дура! Какая же ты дура!
Водопад из слез моментально насквозь промачивает водолазку у меня груди. Бывшая жена просто заходится в рыданиях, до икоты, до сипов, повторяя как заведенная: прости, прости, прости.
— Все, Тась. Все! Выдыхай, — я сам сиплю и легкие рвет от нехватки кислорода, — Все! Я больше тебе не враг. Все…
Я держу ее, укачиваю, как маленькую девочку, глажу по волосам, нашептывая какие-то глупости, и она вроде затихает, но стоит только пошевелиться, как снова испуганно прижимается.
Я немного отодвигаю ее от себя и, глядя в зареванные глаза, твердо произношу:
— Я не уйду.
Не верит. Стискивает меня еще сильнее снова начиная дрожать:
— Уйдешь… любой бы ушел.
— Пфф, я не любой. Я больной, — шучу с надломом, — лютый извращенец.
Такой себе юмор. Знаю. Но на другой нет сил
— Зачем я тебе такая? — снова икает, — Я же все порчу! Все, к чему прикоснусь.
Это было самое легкое признание в моей жизни.
Она затихает в моих руках. Кажется, даже сердце перестает биться, а потом звучит едва различимый шепот:
— Я всегда тебя любила. С первой секунды, как увидела.
И я ей верю. Знаю, что любит, зараза глазастая. Чуть не рехнулся с ней, но без нее так хреново было, хоть волком вой. А теперь…теперь все будет по-другому. Мы справимся.
И да, я ее простил.
Глава 15
Ночью мне снился сон. Очень странный и безумно волнительный.
В нем Кирсанов увез меня в заброшенное здание у черта на куличиках, подвел к самому краю пропасти и говорил. Много неприятного, больного, жесткого, а местами и жестокого, и каждое слово острым шипом впивалось под ребра. Я сначала пыталась отгородиться, не слушать, не смотреть, не понимать. Зачем? Проще утонуть. Я и так по шею в черном болоте, осталось только закрыть глаза и опуститься, позволив зловонной жиже сомкнуться над головой.
Только не смогла.
Он не отпустил.
Вывернул наизнанку, сломав те баррикады, за которыми я пыталась прятаться. Вскрыл нарыв.
Во сне я рыдала, а он меня утешал. Гладил по спине, говорил, что любит, что прощает. Что все позади.
Во сне, несмотря на слезы, я чувствовала себя счастливой и мечтала только об одном — чтобы он никогда не заканчивался. Я готова была остаться там навсегда.
Но увы, он прошел, как и все остальные.
Я просыпаюсь словно от толчка, чувствуя, как уже привычная горечь моментально расползается по внутренностям.
Хочу обратно! Пожалуйста!
Жмурюсь изо всех сил, в надежде снова заснуть, но все без толку — реальность набирает обороты и не собирается отпускать меня из своей тюрьмы. И плевать она хотела на мою боль, и мои метания.
Я прячусь с головой под одеяло, но и там легче не становится. Убежище, кажущееся в детстве защитой от всех опасностей, не может спасти от того, что кипит внутри.
Мне тошно, но надо встать и поесть. Я обещала Максиму, что не буду делать ничего, что могло бы навредить его ребенку.
Пытаюсь отучиться называть этого ребенка «нашим» или «моим». Это будет только его сын или дочь. Его и Марии. Так будет лучше, для всех.
Перевернувшись с боку на бок, я тяжко вздыхаю. Надо вставать, двигаться, хотя и нет никакого желания.
Отбросив одеяло, открываю глаза и замираю. Потому что за окном не сосны, а открытое светлое осеннее небо, а вокруг меня не опостылевшая обстановка комнаты в частном доме, а квартира.
Моя квартира…
Та самая, в которой мы жили с Максом.
Это место…оно… у меня нет слов описать то, что чувствую.
Сердце разбухает в груди и начинает надрывно сокращаться. Воздух горячими влажными комками падает в легкие, не принося с собой достаточно кислорода.
Сипло вдыхаю, пытаясь хоть что-то расслышать сквозь нервный стук собственных зубов.
Это опять сон? Продолжение?
Кое-как поднимаюсь с кровати. Пол холодный, а я босая, и мурашки несутся вверх по ногам. На мне футболка — старая, застиранная, не моя!
В голове шумит.
Словно пьяная я выхожу из комнаты, иду по коридору, касаясь пальчиками стены. Она ведь ненастоящая? Как и все вокруг? Иллюзия, которая вот-вот рассыпится, оставив после себя кучку горького пепла.
Дойдя до кухни, я останавливаюсь, внезапно ощутив дикую робость. Вдруг все исчезнет, едва я переступлю через порог? А я так люблю это место, так хочу задержаться здесь хоть ненадолго. Еще хоть на пару минут…
И тут же называю себя «трусливой дурой». Нельзя так. Нельзя цепляться за иллюзии, потому что потом будет еще больнее. Уж мне ли не знать?
Поэтому выхожу их своего укрытия и снова замираю, увидев Кирсанов.
Он сидит за столом и, потирая бровь левой рукой, что-то изучает в ноутбуке. Вид серьезный, собранный, хмурая складка между бровями — как это всегда бывает, когда он занят чем-то важным, требующем большой концентрации.
Он замечает меня не сразу. Секунд десять еще пялится на экран, давая возможность рассмотреть себя.
Темные волосы падают на лоб, легкая небритость на жестких скулах, резкий росчерк губ. Красивый мужчина. Из той породы, которая неизменно притягивает взоры женщин. Меня когда-то притянул, примагнитил к себе намертво.
Он, наконец, поднимает взгляд и, заметив меня, спрашивает:
— Проснулась?
— Не уверена.
Я уже готова, к тому, что сейчас этот странный сон распадется на осколки.
— Уже почти полдень, — как ни в чем не бывало произносит он, и у меня сжимается что-то внутри. Сокращается так сильно, что почти больно.
Я не верю…Не могу поверить…
— Как мы здесь оказались? Я не помню.
Он хмыкает:
— Ты заснула в машине. Ехать обратно — долго, поэтому я завернул сюда. Ты проспала весь вечер вчера и полдня сегодня.
В памяти пробиваются разрозненные обрывки — серые дома за окном. Знакомый подъезд. Соседка с рыжим шпицем привычно здоровается и проходит мимо, будто ничего необычно нет в
