С любовью, Рома (СИ) - Евстигнеева Алиса

Сдавленно сглотнула. Было что-то такое в Ромкином тоне, что заставляло мой пульс сбоить.

— Так вот, значит, в чём дело, — обречённо фыркнул он. — Дружить со мной можно, а всё остальное…

— Что  «всё остальное»?! — не выдержала уже я. — Тебе напомнить, как ты сам от меня шарахался? Едва ли не с зубовным скрежетом реагируя на каждое прикосновение?! Как срывался по поводу и без?!

— То есть в этом всё дело?

— Рома, чего ты от меня хочешь?

— А вопросом на вопрос неприлично отвечать, — оскалился он, вызывая во мне жгучее желание придушить некоторых.

— Ты себя видел?

— А что со мной? — кажется, на самом деле испугался он, быстрым движением касаясь чёлки, словно проверяя, на месте она или нет.

— Вот именно что ничего! У тебя слишком идеальная семья, отец, мать, братья, собака…

— Не совсем понимаю, при чём тут мои родители, но тебе напомнить, что они пытаются развестись?

— Да какая разница? Главное, что они делают ради тебя… вас, всё возможное и невозможное. Вы ведь на самом деле не представляете, что это такое, когда есть нечего… когда в доме нет микроволновки, потому что это, блин, не вещь первой необходимости!

— То есть во всём виновата микроволновка? — Ромка глянул на меня как на сумасшедшую, издевательски изогнув бровь.

— Да нет же! Просто… просто мы слишком разные.

Самым смешным в этой ситуации было то, что мы оба так и не назвали вещи своими именами. Цель Роминого визита как бы подразумевалась, но никто из нас ни разу не произнёс её вслух. И я дико боялась того, что попросту всё выдумала.

— Разные для чего?! — неожиданно громко рявкнул Чернов, напугав нас обоих. Мы замерли на месте, глядя друг на друга безумными глазами.

Мир вокруг нас замер, зато за дверью послышались шаркающие шаги.

— Соня, — позвала меня бабушка.

Сердце резко ушло в пятки, и я, плохо понимая, что делаю, схватила Рому за руку и… затолкнула его в приоткрытый шкаф, в самый последний момент успев запихнуть туда же его верхнюю одежду.

Дверь отворилась, и настороженная ба заглянула в комнату. Я же «совершенно беспалевно» вытянулась по стойке смирно.

— С кем ты разговариваешь?

— С… Мусей? — то ли спросила, то ли ответила я. Благо что в этот момент кошка с самым заинтересованным видом сидела на спинке дивана, грозно посматривая в сторону шкафа.

— И она тебе отвечает? — напряжённо уточнила бабуля. — Я два голоса слышала.

— Ну да, — закивала головой. — Я за неё отвечаю. Муся, у тебя лапы слишком разные. Разные для чего?! — последнее предложение я старательно пыталась произнести голосом Чернова. 

— А-а-а зачем это нужно?

Надула щёки, оттягивая время.

— Репетирую.

— Что?

— М-м-м, у нас в школе открывают… театральный кружок…

— Ха, — донеслось из шкафа, пришлось усиленно кашлять и мысленно посылать проклятия домовому (шкафному?).

— Сильно не усердствуй, — попросила ничего не заметившая бабушка. — Тебе об учёбе думать надо.

— Хорошо! — едва ли не на крови поклялась я. Вот только художественной самодеятельности мне не хватало. — Никакого театра.

Бабуля посмотрела на меня с сомнением и, пожелав спокойной ночи, прикрыла за собой дверь.

Выдохнув с облегчением, я рухнула на диван. Рома со свойственным ему изяществом выбрался из шкафа с видом, словно это был не советский шифоньер, а как минимум салон «бентли».

Сев рядом, он задумчиво поскрёб подбородок, после чего уточнил:

— Так, на чём мы остановились?

Печально улыбнулась.

— Ром, ты разве не видишь, какая она… моя жизнь?

— Какая? — с интересом взглянул он на меня.

— Такая вот… нелепая и несуразная. Ром, у меня больная бабушка и не менее больная мать, древняя квартира и куча проблем. 

— И что?

— Просто не могу… Ты не представляешь, насколько убогой я чувствую себя, находясь рядом с тобой. 

Признаваться в этом было стыдно. Настолько, что где-то внутри себя я боялась, что вот сейчас он возьмёт и рассмеётся, мол, и правда, зачем ты мне такая. А то и вовсе: с чего ты вообще взяла, что ты мне нужна?

Но он молчал, смешно морща нос, будто бы принимая решение, достойное вершителя судеб. Я нервничала, заламывая пальцы, а он всё о чём-то думал, после чего неожиданно выдал:

— Знаешь, почему мне тяжело переносить чужие прикосновения?

— Ты брезгливый?

— Почти. Теорий несколько. Тётя Лена — мамина подруга и психолог по совместительству — утверждает, что это зачатки ОКР.

— Что это?

— Обсессивно-компульсивное расстройство. Я читал про это. Смысл такой, что человек всё время беспокоится о чистоте, потому что хочет хоть что-то контролировать в своей жизни.

— А ты хочешь?

— Да нет, мне просто… сложно. И вот тут в игру вступает мамина теория. Согласно этой теории мне пришлось пережить слишком много вторжений чужих людей в свою жизнь. Что-то там про нарушение телесных границ. Но это она сто пудов тоже у Лены набралась. А папа полагает, что я просто впитал в себя все их тревоги перед инфекциями и прочим. Ну и вообще, что меня избаловали и временами меня пороть надо. Но сам чего-то не рискует.

Затаив дыхание, слушала его признания, такие неожиданно откровенные, тщательно пытаясь сложить одно с другим. 

— Ты болел чем-то?

— Да, острый лейкоз, — сообщил он до безобразия легко, словно признаваясь в том, что у него тоже бывал насморк.

Я шокированно прижала пальцы к губам, на что Рома нахмурился, явно давая понять, что драматические сожаления ему не нужны.

— Это давно было. Я даже не помню толком ничего. Мне год был, когда всё началось. Меня лечили, лечили, потом ещё немного лечили и… ничего не помогло. В итоге мама взяла папу за одно место, и… они родили Кирилла. Собственно, это благодаря ему я жив: он был моим донором. Меня реабилитировали, реабилитировали и… выреабилитировали. И вот он я.

Конечно же, он храбрился, прячась за юмор и безразличие, но я чувствовала, как непросто дался ему этот рассказ.

— Я очень рада, что… вот он ты.

Он слабо улыбнулся.

— Ты понимаешь, зачем я тебе рассказал эту историю?

— Да, — выпалила я, при этом отрицательно помотав головой.

На что Ромка усмехнулся уже куда более искренне.

— Если ты думаешь, что у меня в жизни всё… замечательно, то ты ошибаешься. У меня в биографии рак, почти случившийся развод родителей, пятеро братьев и сестёр и клиническая непереносимость прикосновений.

Он говорил это всё, пристально глядя мне в глаза, будто бы гипнотизируя. По крайней мере, мне никак не удавалось сделать вдох полной грудью и отвести он него взгляд.

— Ну из нас и парочка подобралась, — слабо пошутила я.

— Парочка, — повторил он. — Мне нравится.

— Что? — непонимающе свела брови.

— Не что, а кто. Ты мне нравишься.

Сказал и сам же перестал дышать. И это было так странно… Так пробирающе. Кажется, во мне даже что-то задрожало.

— Ром…

— Нет, ты не понимаешь. Я тебе уже сколько раз пытался намекнуть, а ты как непрошибаемая.

— Просто я не понимаю, почему я. Зачем тебе такая?

Он поднял руку и протянул её к моему лицу, но так и не коснулся.

— Можно? — спросил, но как-то сдавленно, искусственно. И тут до меня дошло.

— А ты хочешь этого?

— Очень.

Его ладонь легла на мою щёку, заставив всё внутри меня замереть, даже сердце, кажется, перестало биться… совсем. Но при этом всём где-то так же в области груди начало разливаться тепло: обжигающее, волнительное, тревожащее. Его пальцы скользили по моему лицу, исследуя. Он касался едва-едва, но меня словно током прошибало, пока, наконец, его рука не спустилась к моим губам.

— Можно? — повторил он, а я так и не смогла выдавить из себя ни слова. Но едва заметно кивнула головой, и для Ромы этого оказалось достаточно. 

Поначалу поцелуй напоминал то, что случилось с нами в школьном коридоре. Ромка просто прижался к моему рту своим. Мы забавно стукнулись носами, но веселья никто из нас не испытал. Я чуть наклонила голову, подстраиваясь под него, чужие губы неуверенно задвигались, касаясь моих осторожно и несмело. И я ответила. Теорию поцелуев я знала исключительно по фильмам и фанфикам, втайне прочитанным в интернете. Но ничто из этого не соответствовало той реальности, что случилась с нами.