48 минут, чтобы забыть. Фантом (СИ) - Побединская Виктория

Ник реагирует без эмоций. — Если б убили, не писал, — заключает он, медленно откусывает кусок от сэндвича, собранного Кларой, и тщательно пережевывает. — Давно кстати его слышно не было. — Вскидывает запястье, чтобы посмотреть время. — Пять часов аж. — И заталкивает телефон в карман так ничего не ответив. Вот и вся братская любовь.

А потом, скомкав бумажную упаковку, точным броском отправляет ее в урну и, накинув капюшон, приваливается к стене. Я встаю сбоку.

Сейчас раннее утро, и на вокзале немноголюдно. Те, кто прибыл автобусом, уже разъехались. Джесс, Шон и Рейвен опаздывают, так что мы смешиваемся с оставшимися пассажирами, чтобы не привлекать внимание. Арт уходит купить воды, но задерживается у газетной стойки, где пара туристов из Азии просит их сфотографировать. На них кепки и куртки с флагом туманного Альбиона. И кажется, Кавано даже рад проявить дружелюбие. Спустя минуту туристов становится в три раза больше. Артур смеется, похлопывая их по плечам. Ребята жмутся другу к дружке, чтобы влезть в кадр. Дружно делают пальцами галочку и в унисон выкрикивают что-то по-японски.

Утреннее солнце сквозь длинные узкие окна заполняет зал ожидания, по дюймам отвоевывая у темноты территорию. Скользит сначала по полу, потом по стенам, а дальше и по волосам и коже пассажиров, заставляя и Ника сдвинуться, чтобы в глаза не светило. Теперь мы почти рядом. Я опускаю взгляд, разглядывая пол, выложенный красной и зеленой плиткой.

— Как твое Эхо? Не мешает? — небрежный вопрос, заданный вроде бы случайно, мимоходом, но на деле с точным расчетом.

«Только не сейчас, — мысленно взмаливаюсь я. — Зачем ты делаешь это? Зачем ты делаешь это?» Ник издевается, я знаю. Это стратегия такая. Попробуй сказать человеку, чтоб он не думал о розовых слонах, о чем он начнет первым делом думать? Именно о них. Эхо себя ждать не заставляет, как по команде вспыхивает в голове. Я сжимаю виски пальцами.

— Боже, какая же ты громкая, — тут же отзывается Ник. Его голос, несмотря на явную усмешку, на удивление хрипит.

Объявляют посадку на автобус до Лондона. Зал понемногу пустеет. Я повторяю словно мантру: «В моей голове также пусто и легко», но когда волнуешься, удержать поток Эхо в разуме все равно, что пытаться сохранить воду в треснутом кувшине. Как ни старайся, все равно утекает.

— Признайся, ты это сделал специально? — ругаюсь я, отгоняя, как назойливых мух, стучащие в двери и окна разума образы.

— Разумеется, — прямо так, в лоб, отвечает Ник, с абсолютно беспечным видом наблюдая за Артуром, нашедшим себе развлечение по душе. Туристы из Японии под его командой пытаются изобразить слово «Любовь».

— Закрывайся.

— Я не могу.

— Что значит «не могу»? — Спокойствие сменяется раздражением. — Ты совсем не слушала, когда я объяснял?

— Я слушала, но это сложнее на людях, как будто сам не знаешь. У меня не получается.

Ник снова переводит взгляд на друга. — Тогда завяжи глаза и ходи слепой до самого дома. Раз не делаешь, как говорю.

— Да иди ты к черту! Я не выдерживаю и отворачиваюсь. Но глаза все-таки закрываю, переламывая хребет собственному самолюбию, потому что как бы не было обидно, общая безопасность дороже уязвленной гордости.

— У нас какой уговор был? — не унимается Ник. Его голос шершавый, как галька, и он прочищает горло, откашливаясь в кулак. — Я учу тебя контролировать мысли, ты меня во всем слушаешь, — повторяет он.

Я демонстративно молчу, задрав подбородок и выпрямив спину. Только это не показатель превосходства, скорее защитная реакция.

Ник продолжает: — Легко собраться, когда знаешь наверняка, что никто не услышит. Другое дело, если вокруг опасность или толпа людей, среди которых может скрываться враг. Волнение подстегивает Эхо, и в этот момент его надо уметь ото всех прятать. Повернись, когда я с тобой разговариваю!

Но я не двигаюсь с места, как будто приклеилась плечом к вокзальной стене. Ненавижу собственную беспомощность. Теперь вместе с Эхом приходится гасить еще и разгорающееся раздражение. — Знала бы, что так будет, никогда не обратилась бы к тебе за помощью.

Ник отвечает резко: — Жаль, что так.

Я едва сдерживаю усмешку: — Серьезно? У нас за спиной два десятка обученных солдат, которые так и ждут, пока кто-то совершит ошибку. И отец, которому сам черт не товарищ. Я с самого первого дня из кожи вон лезу, чтобы хоть как-то соответствовать вашему уровню, но уже так устала слышать о своей никчемности, что готова послать каждого, кто еще хоть раз укажет на нее. Так что единственное, что сейчас останавливает меня от того, чтобы хорошенько тебе вмазать, — понимание, если в радиусе километра возникнет кто-то из Коракса, вспышку гнева моментально заметят. И тогда нас просто перестреляют. Только тебе, кажется, плевать, потому что все, что ты можешь сказать по этому поводу, что тебе жаль.

Судя по звуку, Ник отталкивается от стены и подходит ближе. Я вспыхиваю. То ли от злости, то ли от тяжелой ладони, которую он опускает на пояс и разворачивает к себе, чтобы мы оказались напротив.

— Два десятка обученных солдат, что так не дают тебе покоя, Джесс, запутав, отправил следом за собой на север. И если бы я услышал через Эхо хоть одну объективную причину для опасения, никогда не привел бы тебя в это место. И это не ты, а я из кожи вон лезу, чтобы оградить тебя от вещей, в которые ты ныряешь с головой, хотя не просят, ну, а если не получается, научить тому, чему не учил никого, даже Арта, и единственное, что меня смущает, — то, что ты до сих пор не понимаешь, почему. Поэтому, да. Это все, что я могу сказать по данному поводу.

В любой другой ситуации я бы не поверила собственным ушам, но сомнений нет. Слова сказаны, и их не вернуть назад.

— Почему? — Вопрос срывается с языка быстрее, чем я успеваю даже подумать. — Потому что считаешь немощной девчонкой и нет от меня никакого толка… потому что я заноза в заднице, как ты всегда повторял… потому что никто больше не стал бы со мной возиться?

Тягучая неопределенность повисает между нами.

— Нет.

Ник устремляет на меня задумчивый взгляд. Его глаза вместо ответа на вопрос задают десяток новых. Я замираю. А потом проговариваю:

— Тогда почему?

И он шепчет:

— Догадайся.

А потом дотрагивается до моей щеки ладонью. Настолько внезапно, что перехватывает дыхание. Сейчас мы стоим так близко, как никогда не позволяли раньше.

— Сложно со мной, да? — произносит Ник. Вопрос звучит на удивление серьезно, потому что таким голосом не шутят. От того, как переплетаются слова, приобретая новое значение, все внутри сжимается.

Я растерянно замолкаю, встречаясь с ним взглядом. Выражение его лица предельно серьёзно. Тишина звенит. Ник заводит прядь волос мне ухо, заглядывая в глаза. И когда кажется, что все так долго воздвигаемые между нами стены падают, за спиной слышатся шаги и раздается знакомый голос:

— Не отвлекаю?

Мы с Ником оборачиваемся. Я устало прикрываю глаза. Только его тут не хватало. Скрестив руки на груди в двух шагах от нас стоит Джесс. Молча переводит взгляд с брата на меня, пытаясь понять, чему помешал. А потом шагает вперед, протягивая ладонь, но Ник ее не пожимает. Теперь его лицо выражает что угодно, кроме дружелюбия. — И тебе привет, — сухо отвечает Ник.

Арт подскакивает ближе и открывает было рот, но тут же захлопывает его, поняв, что не стоит влезать с комментариями.

— Что с лицом? — опускает руку Джесс, капитулируя. — Чем недоволен снова?

Он с такой злостью сверкает в мою сторону глазами, что я делаю шаг назад, чтобы спрятаться за спиной его брата.

— Почему соврал, что отцовский дом продал? — спрашивает Ник. Джесс издает суховатый смешок. — Опять пытаешься мою жизнь контролировать? Своей нет? — продолжает он таким властным тоном, которого я от него еще ни разу не слышала.

— Все-таки полез туда?

— Разумеется.

Джесс мельком глядит на меня. В воздухе пахнет грозой. — А я гадал, почему на сообщения не отвечаешь, что за детский сад. Все вопросом задавался: в кого ты такой мудак вырос?