Шипучка для Сухого (СИ) - Зайцева Мария
— Да, я просто с отчетом. Вы не проверяете, обратной связи не даете. Мне надо структурировать следующие шаги, инициировать банкротство. Но у них другое предложение. Мы просчитали, выгодное.
— Нет.
Ремнев замолкает. Недовольно щурится. Я его понимаю. Он тоже теряет бабки. Как и я.
Партнером я его сделал пять лет назад, отдал тридцать процентов акций. И не жалею. Он и до этого был активен, а теперь вообще рвет. Таких людей только так и поощрять.
И теперь ему совсем не нравится идея банкротства «Глобала», когда его можно поиметь по-другому. С большими дивидендами.
Но мне этого не надо.
Этих тварей, из-за которых я все потерял, я хочу видеть на коленях. В долговой яме. В зоне. Я постараюсь, чтоб им там было комфортно. И чтоб у них было много любви. Много. Столько, сколько не каждый выдержит. Чтоб они захлебнулись в этом.
Чувствую, как опять меня ведет, выдыхаю. Хорошо, что не повернулся к посетителям. Нехер перекошенную рожу мою наблюдать.
И так получили моральную травму полгода назад, когда Шипучка пропала. Наверно, до сих пор удивляются, что живые остались.
Мысли о Шипучке неизменно возвращают взгляд к окну. К проклятому городу, в котором я сижу безвылазно все эти полгода.
И буду сидеть. Пока не найду мою женщину.
Полгода назад, когда она внезапно просто исчезла из больницы, я думал, с ума сойду. Вернее, тогда я не думал. Потому что нечем было.
Сначала решил, что ее утащили те твари, что стреляли в меня. От одной этой мысли хотелось выть. И на стены бросаться.
Потом выяснилось, что она ушла сама. Камеры наблюдения зафиксировали. Вышла из больницы, прошла парком и растворилась в проклятом городе.
Мы закрыли все. Весь город. И до сих пор закрываем.
Ее фотки, ее ориентировки везде. По всем отделениям, во всех малинах, подпольных шалманах и ночлежках. Отелях, съемных хатах и хостелах. Вокзалы, такси, аэропорты. Даже, сука, Макдоналдсы!!!
Плотность покрытия такая, что мышь не проскользнет. Москва и область.
Но, сука, ничего. Полгода.
ПОЛГОДА.
Моя женщина где-то находится целых полгода.
И я все это время чувствую себя живым, только когда болит рана в плече.
Рана, за которую ответили уже все виновные. Вся дирекция «Глобала». И теперь добираюсь до учредителей.
Служебное расследование длилось недолго. И было настолько качественным, насколько это вообще возможно.
Обычные терки за хороший кусок. И обычные дегенераты, вылезшие из стремных девяностых, не похоронившие еще свои гребанные малиновые пиджаки.
Ну кто мог знать, что они решат так топорно сработать?
Ты, ты, Сухой, должен был знать!
Расслабился, мать твою, Троскен, решил, что теперь все по-другому. А все вообще не по-другому! Особенно здесь, на родине, чтоб ее!!!
Искали шустро. Ремнев по официальным каналам, Лысый — по своим, неофициальным. С моим разрешением передавать привет от Сухого для скорости.
Нашли. И даже, сука, исполнителей нашли. И даже, сука, живых!
И вот я оторвался!
Всю злость, всю ненависть, что накопилась за время безрезультатных поисков моей женщины, на них выместил.
Еще бы это помогло Ольку найти.
Не помогло.
Она растворилась в холодной Москве. Унесла с собой мою душу. Меня самого. Только пустая оболочка осталась.
Я смотрю на серое небо, уже с весенней просинью. И вспоминаю осень Питера.
И девочку, такую напряженную и отчаянно храбрящуюся в моей машине.
Ремнев за спиной что-то говорит о выгодах по распиливанию «Глобала», я не слушаю. Я все решил уже давно.
— Олег, ты читал Пушкина? — перебиваю его вопросом, — «Вещего Олега»?
За спиной пауза. Многозначительная такая. Наверно, переглядываются. Решают, не сдвинулся ли я окончательно.
— Эээ… Читал… — осторожно отвечает Ремнев.
— Как там? Напомни… «Как ныне сбирается Вещий Олег отмстить неразумным хазарам?»
— Вроде…
— Вопрос закрыт. По поискам что?
— Пока ничего. Ищем.
Нестерпимо хочется вдарить кулаком по стеклу. Так, чтоб осколками острыми и вниз.
— Номера все на прослушке?
— Само собой.
Конечно, может, это и неправильно: подключать к поискам и личным делам работников, но здесь без вариантов.
Все сильно заинтересованы в том, чтоб найти Ольку. Потому что лишь в этом случае они увидят нормального босса.
Сейчас в кабинет ко мне только Вася заходить не боится.
Ну, и еще Лысый.
Но он отморозок, так что это не показатель.
Разумные люди опасаются. И все делают для того. Чтоб быстрее решить проблему. А она не решается!
Не решается, сука!
Нахера мне такие бабки? Нахера мне это все? Если я не могу найти свою женщину?
— Она не пересекала пределы Московской области, это точно. Но вот в пределах…
— У нас мало камер везде натыкано? Мне казалось, с этим проблем нет, — хриплю я.
— Нет. Но для того, чтоб ее зафиксировать, необходимо, чтоб она передвигалась. А она не передвигается.
— Ты точно уверен, что она не успела уехать?
— Да. Говорил же. Закрыли все буквально через час. Она в пределах области. Точно. Она физически не могла уехать.
— Какие дальнейшие шаги?
Молчание. Наверно, опять переглядываются.
— Сухой, есть вариант еще… Но не знаю… — нахальный, слегка развязный голос молчавшего до этого Лысого заставляет обернуться.
Смотрю молча. Ремнев кривится и отворачивается. Вася у двери напрягается.
— Короче… Может, во всяких там центрах глянуть? Ну, типа для женщин, попавших в трудную ситуацию и всякое такое…
— А не смотрели? — перевожу взгляд на Ремнева, потом на Васю.
Они молчат одинаково сконфуженно.
Бл****!!!
Вася исчезает за дверью, а Лысый достает сигарету, прикуривает, продолжает:
— Я сам не в курсе был, что такое есть, у меня Ленка сидит на всяких там форумах для мамочек, недавно мне трепанула…
— А какого это Расческа про такие вещи читает? Достал ее уже, успел? — не упускает случая подколоть Ремнев.
Лысый тут же оскаливается, собираясь матерно отлаиваться, но вспоминает, где он, и только сверлит злым взглядом Ремнева.
Эта их братская любовь уже стала притчей во языцех. Они могут лаяться до драки, но, если надо, умеют выступать единым фронтом.
— Почему Расческа? — задаю тупейший вопрос, хотя мне вообще не интересно это сейчас.
— Потому что мозги ему начесывает так, что только борозды остаются, — усмехается Ремнев, — кровавые.
Лысый молчит. Курит зло. Щерится многообещающе.
Хорошая у меня команда.
Вот только одну маленькую женщину полгода в Москве найти не могут.
Возвращается Вася.
— Все центры на территории Москвы и области сейчас проверяются. Там сложность, женщины могут находиться анонимно, это специальная программа. Но в любом случае при поступлении их фиксируют. И вносят в базу. Должны.
— Хорошо. Чуть что, сразу ко мне.
Я отворачиваюсь к окну.
Хлопает дверь.
Я остаюсь один и опять смотрю на тварь, раскинувшуюся под моими ногами. Такую ласковую и продажную.
Ну что, сука, думаешь, я тебя не поимею?
Поимею.
Морозная Москва не смотрит на меня,
Морозная Москва мне в спину ветром воет.
Морозная Москва, ледышками звеня,
Запрячет вновь тебя и вьюгою укроет.
Проклятая тоска мне душу изнурит,
И ляжет, как ярмо, на плечи, прогибая,
Проклятая Москва, смеется, говорит,
Что не вернет тебя, что ты уже чужая.
Мне холодно сейчас, мне пусто и темно.
И яркие огни гирлядой заштрихуют
И горло захлестнут, но знаешь, все равно
Тебя я отыщу. И ноги зацелую.
М. Зайцева.
40. Встреча
Мне сегодня почему-то тревожно. Весна за окном, голые ветки парка чернеют мокро и выжидающе.
Я смотрю.
Машинально, уже по привычке, поглаживаю живот. Разговариваю с Димкой.
— Весна. Да, малыш? Ты все уже зеленым увидишь. Веселым. А сейчас грустно. И мне почему-то грустно…
