Галия Мавлютова - Прыжок домашней львицы
Чуркин округлил глаза. Кто бы это мог быть? Явочная квартира предназначена для снятия стресса у сотрудников. Для укрытия от семейных невзгод и прокурорских проверок. Для истребления служебного времени. Для принятия на грудь прозрачного зелья. Да мало ли для каких хороших и полезных целей можно приспособить приличную явочную квартиру.
– Кто это? – сказал Бронштейн.
– А я знаю? – вопросом на вопрос ответил Чуркин.
– А кто еще должен знать? Папа римский? Ты же шеф над хатой. Может, хозяин квартиры заявился? – сказал Лева.
– Не-а, хозяин на даче. Уехал в Синявино. На всю зиму. Он же наш. Пенсионер. Ты же видел деда у меня. Старый такой, дряхлый. Песок сыплется со всех мест разом. Жа-а-адный. А свою хату нам почти задарма сдал. Дескать, свои люди, а за общую идею ничего не жалко, даже личного имущества, – Чуркин покрутил пальцем у лба.
– Барабашки колотятся? – сказал Лева.
– Всяко может быть, – уклонился Чуркин.
Звон прекратился. В дверь забарабанили.
– Что делать будем, Лева? – скривился Николай.
В отделе все и всегда спрашивали совета у Левы. По каждому поводу. По разным вопросам. И ни разу Бронштейн никого не подвел. Его консультации подходили к любому месту и в любой ситуации. Они крепко вживались в действительность, ломали привычные каноны, устанавливали новые правила. И Лева никогда не брал деньги за свои рекомендации. Хотя мог бы. Запросто.
– А ничего, ничего делать не будем, – сказал капитан Бронштейн тихим и равнодушным голосом. – Сейчас дверь откроем. Посмотрим, кто в гости пожаловал. Как-никак, квартира у нас явочная. Пусть являются.
И друзья трусцой заспешили к выходу. Стены трепеща потрескивали, угрожая погрести под обломками двух вполне здоровых и адекватных капитанов. Лева прислонился к двери и посмотрел в замочную скважину. Темно, ничего не видно. И никого не слышно.
– Кто? – сказал Лева, не разгибаясь.
– Конь в макинтоше, – грубо заржали на площадке.
И не понять было, кто говорит за дверью, то ли люди, то ли кони. Лева вытащил ствол из-за пазухи, хоть патронов в стволе и не было, давно закончились патроны. Чуркин виновато поморщился, дескать, тоже безоружный, табельный ствол в оружейке. А что взять с безоружного, а нечего взять, он сам является объектом преступного посягательства, беззащитный потому что. Лева передернул затвор ради звучности и открыл дверь. Капитан посторонился, а Чуркин прилип к стене. Мимо пролетели тени. Одна. Две. Три. Четвертая застыла.
Один чудак долго изучал свойства битума. Он разогревал его и ждал, когда на свет появится капля. На свете есть много чудаков, несть им числа. И никогда они не переведутся, как вши или другие вредные насекомые, одних истребят, на их место прибудут следующие паразиты. Странный эксперимент с битумом растянулся на восемь лет. Чудак терпеливо ждал. На девятом году разогретый битум разродился небольшой, но жирной и тягучей каплей. Четвертый номер так ничем и не капнул, он остался торчать на площадке застывшей тенью. Лева закрыл дверь. Раздался хлопок, выстрелил кто-то. Грозно клацнула щеколда. Вбежавшая троица резко развернулась, сплотилась, слилась в сплошную массу, тенью нависнув над друзьями. Чуркин вжался в стену, спиной просверливая в ней отверстие. Непроницаемый Лева прищурился. За спиной никого не было. Дверь надежно прикрывала от опасности. Тени бесшумно сдвинулись с места. Нечем стало дышать, весь воздух будто выкачали.
– О чем базар, братва? – сказал Лева.
Чуркин вылез из своего отверстия в стене, огляделся, отряхнулся, как мокрый пес.
– Брателло, не пудри нам мозги, – ласково произнесла одна тень, – лучше ты сам скажи, о чем тут базар?
– Давай знакомиться, – в тон тени, так же ласково и напевно, сказал Лева. – А вы кто такие будете, откуда? – И Бронштейн грозно помахал «макаровым». Сразу запахло паленым. Три тени медленно трансформировались в живых людей – квадратные челюсти, бритые затылки, густая щетина. Вот и все имущество, на троих, поровну, ничего свежего. Осенний шансон на прогулке.
– Дедок здесь один проживает, хату нам продал. Получил задаток сполна. Бабок нам должен. Вот расписка у нас имеется, – бритая личность шагнула навстречу обстоятельствам. «Макаров» молнией вылетел вперед. Бритый испуганно попятился, слегка пошатнулся. – Ну-ну, ты не балуй, мы тоже можем, – обиженно пробормотал выдвиженец.
– Дык, и нам тоже должен, и нам продал, – радостно сообщил Лева, он с силой выдохнул скопившийся в груди спертый воздух, – вот сидим, ждем, когда он появится. Засада тут у нас.
– А где расписка? – подозрительно покосился бритый.
– А нет у нас расписки. Мы – на доверии работаем. Мы деду деньги, а он нам хату, такой вот расклад. А вам тоже обещал?
– Да, мы ему бабки, а он нам хату, – просипел бритый.
Двое за его спиной нервно вздрогнули. Чуркин осмелел. Вылез на середину, даже отвел в сторону нахально выпяченный ствол «макарова». Николай сообразил, что Бронштейн придумал гениальный ход. Лева прикинулся потерпевшим, будто пострадал от мошенника-деда. Видимо, дед-пенсионер уже продал квартиру браткам, получил деньги и все потратил на пенсионерские нужды. Потом сдрейфил, зачудил, бросился за помощью в милицию, а куда ему еще бежать за помощью? Быстренько оформил квартиру как явочную и спрятался в Синявине. Там сейчас пусто, вряд ли кого найдешь. Чуркин уставился на «гостей». Все трое как из одного детдома. Даже одежда из одного магазина. Недавно брали магазин, видимо, не одежда – чистый хлопок. И чистый разбой, не мокрый.
– Как хату делить будем? – сказал бритый.
И Николай Чуркин невольно вздрогнул. Предлагалось разделить продажного деда на части, мелкие и ничтожные.
– Договоримся, – туманно пообещал Лева.
«Макаров» спрятался, будто его и не было. Плотная атмосфера разрядилась. Все потоптались на месте, не зная, что делать дальше. Лева почувствовал движение в воздухе, пошевелил ноздрями, потряс руками.
– А перекусить? – сказал Бронштейн. Троица нервно взглянула на дверь. На площадке оставался еще один «битум». – Подождет. Кто не успел, тот опоздал.
И Лева шагнул в комнату, увлекая за собой взбудораженную компанию. Два ломтика докторской, да на дне бутылки остатки прозрачной пахучей жидкости. Не густо. Но Чуркин не растерялся. Хозяйственный парень быстро сбегал на кухню, вернулся с газетным свертком.
– Чур, у тебя здесь зимовка, что ли? – сказал Лева, широким жестом приглашая незваных гостей к столу. Битумы замешкались, потоптались, будто тяжеловозы, разглядывая скудную снедь на столе.
– Зимовка – не зимовка, а с голоду не дам себе засохнуть, – самодовольно выпалил Чуркин. Николай развернул сверток и ловко кинул на стол шмат сала, густо обсыпанный серой и крупной солью, три головастые луковицы, буханку черного круглого хлеба. Три горла булькнули одновременно. Аппетитная слюна вольной струей облила братские внутренности. Лева хмыкнул. Он не любил сало. Разумеется, капитан мог съесть небольшой кусочек, чтобы утолить голод, но не так чтобы уж очень предпочитал этот всенародно любимый деликатес сомнительного происхождения. Лева из всех чудес света предпочитал здоровую и вкусную пищу. Из-за пазухи Чуркин вытащил шкалик со спиртом. Глаза гостей маслянисто блеснули из-под нависших бровей. Квадратные челюсти дрогнули, щетина на лицах вздыбилась, как в кино, видимо, голод – не тетка.
