Эдвина Марк - Юная грешница

Я замерла и прислушалась. Может, Рэй передумал и вернулся за мной? Снаружи не доносилось ни единого шороха шин. По этой дороге автомобили ездили не часто.

Совсем стемнело. Я замерзла, несмотря на тяжелый, влажный воздух. Мне нужно было возвращаться обратно к свету и теплу.

Прямо передо мной вспыхнула сигарета. Кто-то стоял у меня на дороге, курил и вглядывался в ночь.

— Простите, — произнесла я.

— Да, — этот мягкий голос уже был мне знаком. Сигарета сдвинулась вправо, и я скорее ощутила, чем увидела пошевелившуюся вместе с ней фигуру.

— У вас какие-то неприятности? — спросил голос. Прекрасный английский с легким акцентом.

— Нет, — ответила я. — Просто мне придется… пройти четыре мили пешком.

— Молодой человек?

— Да, — призналась я. — Откуда вы знаете? Сочувственный смешок.

— Вам не нужно было давать ему такую сильную пощечину.

— Как…

— Я ничего не видел, — произнес голос. — Только слышал. Ваш удар прозвучал как выстрел из пистолета.

— Н-да, — неопределенно протянула я.

— Вот, — спичка чиркнула о коробок. — Мы можем посмотреть друг на друга.

Вспыхнуло крохотное пламя, и я увидела склоненное озабоченное лицо. Глаза у мужчины были голубые, как мои, а вьющиеся черные волосы даже в мерцающем желтом свете казались странными, несоответствующими его общему облику. Незнакомец обладал широким, скорбным ртом и выступающим, волевым подбородком. Брови были такими же черными, как волосы, а над ними я увидела беспокойно наморщенный лоб.

Выглядел он лет на сорок.

Спичка погасла.

Думаю, я забыла самое важное из того, что смогла разглядеть в этот короткий момент. В его глазах тоже виднелась грусть… Впрочем, не только грусть, еще терпение и нежность.

Если вы думаете, что так много нельзя разглядеть при мерцающем свете спички, вы правы. Но я увидела все это. И не только это, а даже больше.

— Теперь мы знаем, как каждый из нас выглядит, — сказал мужчина. — Меня зовут Жозеф Вито.

— Джоан Палма. Спасибо вам за ваше внимание, мистер Вито.

Он засмеялся и только, как и раньше, не очень весело.

— Вы очень добродушны, — заметил незнакомец. — Каковы ваши дальнейшие планы?

— Вернусь в ресторан. Кто-нибудь отвезет меня домой.

— Вы не тревожитесь по этому поводу, не так ли? — в его голосе слышались серьезность и заинтересованность. Мужчина отбросил сигарету и закурил новую.

— Нет, — ответила я. — Я — нет.

— Но вы не хотите, чтобы над вами смеялись. Я тоже. Ужасно, когда в твои личные дела вмешиваются посторонние. Я знаю это.

Странный человек, подумала я, странный и прекрасный, словно призрак, курящий, беседующий со мной в темноте. Я промолчала. Он протянул вперед обе руки (сигарета была зажата в уголке его губ и бросала на лицо тень) и взял меня за руку.

— Хотите войти со мной? — спросил незнакомец. — Так гораздо проще, не правда ли?

Если бы в его голосе прозвучала насмешка или снисхождение к маленькой девочке, я выдернула бы свою руку и пошла бы домой пешком. Но ладони мужчины были сухими, их пожатие — Дружеским, и я почувствовала, как теплая, приятная волна безопасности увлекает меня: ощущение, будто вернулись знакомые ароматы, смутные воспоминания о давно ушедших днях, когда кто-то наклонялся надо мной и тоже нежно держал за руку.

— Спасибо, — сказала я. — Это было бы прекрасно.

Мужчина открыл мне дверь. Не сказала бы, что мы вошли торжественно, но я двигалась довольно уверенно. Мое лицо ничего не выражало. Под заинтересованными взглядами семи парочек, которых я более или менее знала, мы проследовали к столику и сели.

Я взглянула на своего спутника при свете настольной лампы с красным абажуром, являвшейся торговой маркой Энрико, и не нашла в его облике ничего нового. Он был стройным, со слегка сутуловатыми плечами, в дешевом, уже поблескивающем в некоторых местах костюме с обтрепавшимися рукавами. Мужчина выставил немного вперед одну ногу, и я посмотрела на ботинок. На нем виднелась аккуратно заделанная картоном дырка. Однако картон уже потерся и намок от вечерней росы.

Незнакомец проследил за моим взглядом и быстро убрал ногу под стол, затем улыбнулся мне и покраснел.

Около нашего столика появился Тони.

— Да? — произнес он, быстро посмотрел на Жозефа и, игнорируя его, спросил:

— Ты знаешь его, Джоан?

— Ага, — ответила я. — Он друг папы. Тони ничего не смог сказать, но в его глазах мелькнуло удивление. Он знал меня уже полгода, с тех пор как я начала посещать это заведение.

— Что принести? — спросил Тони.

— Две кока-колы, — проговорил Жозеф немного более громко и вызывающе, чем требовалось, но официант покорно пошел выполнять заказ.

— Это все, что в моих силах, — сказал мужчина, назвавшийся Жозефом. Спиртного позволить себе не могу.

Фраза была сказана без притворства, но и без отчаяния. Странно, но она разозлила меня.

— Ладно, — произнесла я. — Так что?

— Это место для подростков, — заметил Жозеф Вито, оглядываясь по сторонам.

— Большая часть школьной банды ходит сюда… Ребята без комплексов.

— А вы с комплексами?

— Нет. Да… не знаю. В некотором смысле да, в некотором — нет.

— Вы немного запутались. Я не о вашем приятеле, — он улыбнулся. — Я не думал, что дочь президента банка может смущаться. Ваш отец самый… несмущаемый человек.

Итак, незнакомец знал, кто мой отчим.

— Он мне не родной отец, — сказала я. — Мой родной отец давно умер.

Мужчина с интересом посмотрел на меня. Я хотела поговорить с ним и знала, что должна быть осторожной. А в ответ могла получить только такую же осторожность и безличную грусть. Тут вернулся Тони и принес нашу кока-колу. Он поставил бутылку и бокал перед Жозефом, а мой бокал демонстративно наполнил. Мой спутник ничего не сказал, даже не подал вида, что заметил небрежное отношение официанта. Но две складки от уголков его рта, спускавшиеся к подбородку, стали глубже. Я наклонилась и уверенно поменяла наши бокалы. Джозеф поднял глаза.

— Почему вы сделали это?

— Не знаю, — смущенно отозвалась я. Но на самом деле я знала, чувствовала, что этот стройный сорокалетний мужчина с мягким голосом заслужил немного нежности — хотя бы малейшего ее проявления — в жизни, которая ничего ему не дала. Ему требовалось сочувствие. Я хотела, чтобы он выпил бокал, наполненный официантом.

— Вы часто приходите сюда?

— Я здесь впервые. Ехал домой и увидел огни, — Жозеф развел руки в стороны жестом одинокого человека. Они были у него тонкие, с изящными, почти женскими пальцами, и лежали на скатерти, словно маленькие прозрачные креветки.

— Вы живете здесь… в Моронвилле? — вопрос вырвался у меня неожиданно.

— В Моронвилле?

— Так ребята называют Ширфул Вистас, — пояснила я. — Это ничего не значит.

— Да. Я живу здесь, — Жозеф посмотрел на меня. — Я даже работаю на металлургическом заводе.

Почему-то я не могла представить его рабочим. Тонкие пальцы, стройное тело, круглые плечи, усталое лицо и, главное, этот голос, как бархат, вьющийся вокруг меня, согревающий каждым мягким, чистым словом. Я и не подозревала, как мне было необходимо слышать хороший английский.

Забавно, что до встречи с Жозефом мне никогда не доводилось сталкиваться с приличным американским языком, незасоренным местным жаргоном. Голос моего нового знакомого звучал легко, прозрачно.

Джозеф мог бы работать диктором… но на хорошей радиостанции, а не на одной из тех, которые вещают на нас из Манхэттена.

Я попыталась мысленно увидеть Жозефа на заводе, но бросила эту затею. Невозможно было представить его обнаженным по пояс, питающим огненную утробу монстра, или даже работающим на одном из кранов, дергающим рычаги и поднимающим ковш с расплавленным металлом. Видимо, он понял, что происходило в моей голове, потому что опять улыбнулся своей особой улыбкой.

— Я работаю не на самом заводе, — пояснил Жозеф. — Я бухгалтер. Клерк в отделе зарплаты.

Это было более подходящее для него занятие, хотя я все равно не могла понять, почему такой образованный человек должен выполнять подобную работу (как я выяснила, заработная плата бухгалтера была гораздо меньше, чем у рабочего).

Я ничего не сказала, только отхлебнула ставшей уже теплой кока-колы и посмотрела на Жозефа.

Импульс шел постепенно, но он рос, расширялся, пока не заполнил меня, нерациональный, побуждающий, и я не знала, что с ним делать, откуда он взялся. Ощущение напоминало щекотку, и мне очень хотелось почесаться.

Я положила свою ладонь на правую руку Жозефа, лежащую на покрытом скатертью столике, и стала держаться за нее, испытывая непонятное облегчение. Что-то полыхало внутри меня, и я могла закричать, но легко, без страдания.

Жозеф не убрал свою руку. Наверное, я умерла бы, если бы он сделал это, потому что это была глупость, противоречащая всему, чему меня учили. Словно кто-то посторонний вселился в мое тело, а я смотрела со стороны и с небольшим испугом наблюдала, что случится дальше.