Табита Сузума - Запретное

— Хорошо-хорошо. Все в порядке, развлекайся.

С большим усилием я убираю с лица хмурый взгляд и недовольство из голоса. В Дэйве особо нет ничего плохого. Из всей длинной череды мужчин, с которыми встречалась моя мать с тех пор, как отец бросил ее ради одной из своих коллег, Дэйв был самым приятным. Младше ее на девять лет, владелец ресторана, где она теперь работает старшей официанткой, он в настоящее время живет отдельно от своей жены. Но, как и каждое мамино увлечение, он, кажется, обладает той же странной властью над ней, как и все мужчины: способность превращать ее в хихикающую, флиртующую, заискивающую девушку, которая отчаянно тратит с трудом заработанные деньги на ненужные подарки для своих “мужчин” и облегающие, откровенные наряды для себя. Сейчас еще только пять часов, а ее лицо уже светится от предвкушения, когда она наряжается для ужина, проведя, без сомнения, последний час в беспокойствах о том, что надеть. Убирая назад свои недавно мелированные и завитые светлые волосы, теперь она экспериментирует с какой-то необычной прической и просит меня застегнуть ожерелье из фальшивых бриллиантов, подарок Дэйва, которые, как она клянется, настоящие. Ее пышная фигура едва помещается в платье, в котором даже ее шестнадцатилетнюю дочь не увидишь, и комментарии вроде “овца, одетая, как ягненок”, регулярно слышимые из соседских палисадников, эхом отзываются у меня в ушах.

Я закрываю за собой дверь в свою спальню и на несколько минут прислоняюсь к ней, наслаждаясь тем, что этот маленький кусочек мира — мой. Эта комната никогда не была спальней, лишь маленьким чуланом с голым окном, но три года назад мне удалось сюда втиснуть раскладушку, когда я понял, что совместное использование двухъярусной кровати со своими братьями и сестрами имеет серьезные недостатки. Это одно из немногих мест, где я могу побыть абсолютно один: ни учеников с понимающими глазами и фальшивыми улыбками; ни учителей, осыпающих вопросами; ни кричащих и толкающих масс людей. И все еще остается немного времени, прежде чем мама уйдет на свидание, и надо будет готовить ужин, когда начнутся споры за едой, домашняя работа и время ложиться спать.

Я бросаю на пол сумку и пиджак, скидываю ботинки и сажусь на кровать, прислонившись спиной к стене и подтянув к себе ноги. В моей обычно опрятной комнате сейчас видны все безумные признаки проспавшего: будильник-часы, брошенный на пол, не заправленная кровать, заваленный вещами стул, разбросанные по полу книги и рассыпанные из пачек на столе бумаги. Потрескавшиеся стены пусты, кроме маленького снимка, где мы стоим всемером: он сделан во время наших последних ежегодных каникул в Блэкпуле за два месяца перед тем, как ушел отец. Уилла, еще совсем маленькая, сидит у мамы на коленях, лицо Тиффина измазано шоколадным мороженым, Кит висит на лавке вверх тормашками, а Мая пытается его усадить на место. Единственно четко видимые лица у меня и отца: мы обхватили друг друга руками за плечи, широко улыбаясь в камеру. Я редко смотрю на эту фотографию, несмотря на то, что не дал маме ее сжечь. Но мне нравится, что она находится рядом: как напоминание о том, что те счастливые времена не были просто плодом моего воображения.

2

Мая

Ключи снова заедают в замке. Выругавшись, я своим обычным способом пинаю дверь. За то время, пока я с солнечного света раннего вечера вступаю в темный коридор, я успеваю ощутить небольшой беспорядок. Как и предполагалось, гостиная — первый намек: по ковру разбросаны шуршащие пакеты, рюкзаки, школьные учебники и заброшенная домашняя работа. Кит ест Чериос прямо из коробки, пытаясь каждое второе колечко забросить через всю комнату прямо в открытый рот Уиллы.

— Мая, Мая, смотри, что Кит умеет делать! — взволнованно кричит мне Уилла, когда я в дверном проеме сбрасываю пиджак и галстук. — Он может закинуть мне их в рот вон с того места!

Несмотря на беспорядочно разбросанные по ковру хлопья, я не могу сдержать улыбку. Моя сестра — самая чудесная в истории пятилетняя девочка. Ее щечки с ямочками, румяные от напряжения, все еще слегка окружены детской пухлостью, а лицо светится мягкой невинностью. С тех пор, как у нее выпал передний зуб, у нее появилась привычка, когда она улыбается, просовывать кончика языка через щель. Волосы длиной до талии спускаются по спине, прямые и блестящие, как золотой шелк, их цвет соответствовал цвету крошечных гвоздиков в ушах. Из-под густой челки смотрят большие глаза цвета глубокой воды с постоянно испуганным взглядом. Она переодела свою форму на цветастое розовое летнее платье, сейчас ее любимое, и теперь прыгает с ноги на ногу, восхищаясь выходками своего брата-подростка.

Я поворачиваюсь к Киту с ухмылкой.

— Похоже, у вас был очень продуктивный день. Надеюсь, вы знаете, где у нас находится пылесос.

В ответ Кит бросает горсть хлопьев в сторону Уиллы. На какое-то мгновение мне кажется, что он просто собирается меня игнорировать, но затем он заявляет:

— Мы не играем, у нас учебная стрельба. Маме все равно, она сегодня вечером снова на свидании с любовником, и к тому времени, когда вернется, она будет слишком уставшей, чтобы заметить.

Я открываю рот, чтобы возразить по поводу слов, которые он подбирает, но Уилла подначивает его, и, увидев, что он не дуется и не спорит, я решаю не вмешиваться и плюхаюсь на диван. За последние месяцы мой тринадцатилетний брат изменился: летний скачок в росте еще больше подчеркнул его уже худощавую фигуру, волосы песочного цвета были коротко подстрижены, открывая в ухе серьгу-гвоздик с ненастоящим камнем, а взгляд ореховых глаз стал тверже. Что-то в его поведении тоже поменялось. Внутри все еще ребенок, но где-то глубоко под незнакомой крутизной: изменения вокруг глаз, дерзкий подбородок, грубый безрадостный смех — все придает ему чужую колючесть. Но во время таких коротких истинных моментов, как эти, когда он просто веселится, его маска слегка сползает, и я снова вижу своего маленького братишку.

— Сегодня Лочен готовит ужин? — спрашиваю я.

— Разумеется.

— Ужин… — рука Уиллы в тревоге взлетает ко рту. — Лочи сделал последнее предупреждение.

— Он блефовал… — Кит пытается предупредить ее, но все время стремясь угодить, она уже мчится галопом по коридору на кухню. Я, зевая, выпрямляюсь на диване, а Кит начинает швыряться хлопьями прямо мне в лоб.

— Осторожнее. Это все, что у нас осталось на утро, и я не думаю, что вы будете есть это с пола. — Я встаю. — Пошли. Посмотрим, что приготовил Лочен.

— Долбаную пасту — он разве еще что-нибудь готовит? — Кит отбрасывает открытую пачку хлопьев на кресло, рассыпав половину содержимого на подушки; его хорошее настроение мгновенно улетучилось.