«Реми Мартен» - Светлана Полякова
Он, кажется, обиделся.
— Понимаете, девушка, — начал он извиняться, при этом держа брови нахмуренными, — стожки эти — образ России…
Я задумалась, каким образом Россия так крепко связана с заготовленным для корма скотины сеном, но никаких разумных объяснений этому факту не нашлось.
Поэтому я пробормотала слова извинения и поспешила к своему рабочему месту.
В конце концов, я ведь ничего не понимаю в изобразительном искусстве, подумала я. Зачем же мучить бедных художников своими подозрительными измышлениями?
К тому же, посмотрев на цены, я быстро догадалась, что только безумец станет разоряться таким образом. Поэтому рассчитывать я могла только на честную зарплату. Проценты не ожидались.
Я воткнулась в «Ящик для письменных принадлежностей» Павича. Посетителей не было. То есть приходили друзья и родственники художников, но они проникали на заповедную территорию бесплатно, встречали их сами авторы бессмертных творений, так что никакой во мне надобности не было. Картины родственники явно покупать не собирались, так что и надежда на внезапное обогащение погасла быстро, не успев даже толком разгореться.
Я только украдкой наблюдала за ними. Например, они очень странно себя вели возле большого деревянного ящика. Странно смеялись и несколько раз оборачивались, уходя.
Этот ящик меня ужасно заинтересовал. Если бы кто-то мне рассказал, что в нем, я бы легче перенесла приступы острого любопытства. Но они уходили, оставляя меня в прежнем неведении. Не выдержав, я оставила свой трудовой пост и отправилась прямо к нему. Благо располагался этот вожделенный ящичек в той комнате, где я проводила рабочее время.
— Подойдя ближе, я обнаружила, что это обычный фанерный ящик, выкрашенный в зеленый цвет. К нему была приделана лестница — тоже зеленая, и на каждой ступеньке была любовно нарисована ромашка. Я заглянула внутрь и обнаружила, что там тоже нарисованы ромашки, а по бокам небесно-голубого цвета мечтательный творец изобразил много солнц… То, есть вернее было бы сказать «много солнцев», но это неправильно… Я привычно принялась пересчитывать, правда, на сей раз не стала связывать планируемое количество с ожидаемым качеством своей судьбы. Их оказалось ровно десять. Я, собственно, столько и предполагала, и мне стало окончательно обидно. Получается, в этом случае я бы наверняка стала богатой и знаменитой… И чего я потащилась в тот зал, где стояли эти дурацкие стожки?
— А вы зайдите внутрь, — услышала я за спиной голос.
От неожиданности я обернулась.
Он был длинный и невыносимо тощий. Длинные волосы делали его узкое лицо совсем несчастным. Очки, сползшие на нос, придавали ему сходство с Джоном Ленноном на смертном одре.
— Зачем? — спросила я.
— Так вы ничего не поймете, — сказал он печальным голосом. — Надо обязательно зайти внутрь… Никто почему-то не хочет туда зайти…
Последние слова он пробормотал себе под нос. Мне стало его жалко. Человеку ведь хочется немногого, согласитесь.
— Это потому, что люди боятся показаться смешными, — постаралась успокоить его я.
— Вы тоже боитесь? — спросил он.
— Совсем не боюсь, — засмеялась я. — Чего нас бояться, сказали мертвецы случайному прохожему.
Я решительно скинула свои парусиновые туфли и полезла в ящик. «Видишь, Господи, — корыстно заметила я, — я совершаю добрый поступок. Я добрая самаритянка. Даже в ящик лезу ради ближнего своего… Может, ты все-таки сделаешь меня богатой и знаменитой? Хотя… можешь и не делать… Мне и так хорошо».
Как только я оказалась внутри, он закрыл крышку. И тут же запели птицы. Я поняла сразу, что это запись. Так же, как и мягкий свет, струящийся откуда-то из всех десяти солнц, но ведь это не важно! Мне вдруг стало так покойно и хорошо! Вовеки не уходила бы из этого ящичка… Мне даже пришло в голову, что я могу и здесь посидеть в течение рабочего дня. А если кому понадобятся билеты или кто-то все-таки пожелает выложить три сотни баксов за картину, пусть подходят сюда… Даже оригинально — покупать картины у человека, сидящего в ящике…
Но крышка открылась.
— Как? — поинтересовался «Леннон». — Вам понравилось?
— Я бы отсюда не выходила, — призналась я. — Мне даже показалось, что это не стожки — образ России. А ваш сказочный ящичек… А почему вы такую классную вещь решили продать?
— Я не продаю, — засмущался он. — У меня там мама после работы сидит… Отдыхает. Я не могу ее продать… Просто я подумал, что кому-то это понравится. Может быть, люди станут добрее… Ведь они такие нервные от трудностей жизни. Им надо отдыхать…
Вообще-то он не производил на меня впечатления человека богатого. Джинсы были старыми, затертыми. Майка с портретами битлов была тоже не новой — наверное, поэтому у всех четверых были такие грустные глаза…
Я улыбнулась им ободряюще — ничего, парни, будет и на нашей улице праздник … Он отнес мою улыбку на свой счет и почему-то сказал, отчаянно покраснев:
— Люди иногда думают, что счастье в деньгах…
— В их количестве, — поправила я машинально. — Видите ли, иногда бывает грустно… Особенно когда отсутствие презренного металла граничит с постоянством.
— Я не думал про это… Я знаю, что она дорого стоит, моя «Полянка», но я не могу ее продать.
«Почему он со мной об этом говорит? — подумала я. — Наверное, решил, что я платежеспособна и намереваюсь купить у него этот ящик за любые деньги… Надо лишить его этих иллюзий».
— Простите, — сказала я, — мне пора вернуть на свое рабочее место. Приятно было с вами пообщаться…
Он проводил меня взглядом, полным отчаяния. Мне было его так жалко — терпеть не могу, когда на моих глазах чьи-то надежды терпят фиаско! Особенно же не люблю, когда именно мне выпадает сомнительная удача стать причиной этого крушения,… Чувствуешь себя айсбергом, на который напоролся «Титаник».
— У вас восхитительные волосы, — сказал он вслед мне. — Я бы вас написал… Вы похожи на шотландку…
— «Ненавижу волос шотландских этих желтизну», — засмеялась я, ответив ла неожиданный комплимент цитатой из любимого Пушкина.
— Рыжину… — поправил он.
— Какая разница?…
Я села на свое место и снова открыла Павича. Я прочла его фразу: «У молодых есть время быть мудрыми, а у меня его нет…» И почему-то эта фраза связалась с мамой творца ящика. Наверное, у нее тоже не было времени на «мудрость». Поскольку никто не знает, так ли уж она полезна в хозяйстве, эта «мудрость». И смотря что под ней понимают… Может быть, самые непонятные и необъяснимые поступки, кажущиеся глупыми, на самом деле по сути своей мудры?
