«Реми Мартен» - Светлана Полякова
— Да ничего смешного, — согласилась я. — Скорее это трагедия… Но ты же знаешь, я всегда стараюсь не смотреть правде в глаза. А если уж пришлось посмотреть, пытаюсь отнестись ко всему иронично, без лишних трагедий… Как у старины Хэма. Надо проявлять иронию и жалость. Тогда жизнь перестанет производить на тебя впечатление ночного кошмара.
— Ты, конечно, не собираешься позавтракать?
— При этих толстенных щеках? — закричала я испуганно. — Завтракать? О нет? Я собираюсь вообще поморить эти щеки голодом… И так мне никто не может дать мои кровные, честно заработанные двадцать пять лет?
— Между прочим, бестактно напоминать мне о возрасте? — заметила мама.
— Между прочим, я говорила о своем возрасте?
— Но ты моя дочь…
— А давай сдадим меня в приют, — обрадовалась я. — Тем более меня запросто можно выдать за годовалого младенца. С этакими щеками… И глазки круглые, наивные такие… Правда, ростом я, конечно, уже переросла годовалого младенца. Но если мне немного подрезать ножки…
Я задумалась.
— Ножки… — повторила я. — Все равно я безнадежно переросла!
— Но уж никак не умом.
Я даже не ответила. Последнее время я тщательно взращивала в себе смирение.
По радио передавали бодренький «Мост через реку Квай».
— Прямо как в кино, — сказала я, зашнуровывая ботинки. — На работу отправляюсь под бодрый марш… Конечно, это ведь похоже на чудо. Я и работа… Две работы, черт побери! Такие несовместимые вещи! Ах, если бы не крайняя нужда! И отчего по нашим улицам не бродят шейхи, нефтяные магнаты и наркобароны?
— Они бродят, — сказала мама. — Но ты все время смотришь на асфальт, когда идешь по улице. Как же ты увидишь наркобарона?
— Да, — сказала я. — Но я пытаюсь найти там парочку пятаков… Согласись, это более реально, чем шейх на улице нашего городка!
Марья Васильевна жила на шестом этаже. Обычно я иду медленно, но на сей раз мне пришлось преодолеть эти этажи бегом. Так что, когда она открыла дверь, она немного испугалась.
— Ваша Саша пришла, молока принесла, — затараторила я мое фирменное приветствие.
— Сашенька, что с тобой? Ты же вся красная!
— Говорят, если бегать по ступенькам, быстро сбрасываешь килограммы, — сказала я.
— Или превращаешься в скелет, — не поверила мне Марья Васильевна. — Ходи тихо. А то мы быстро тебя лишимся.
— Не могу, — призналась я. — Мне надо еще по двум адресам забежать. До одиннадцати. Я устроилась еще на одну работу.
— Но ты же и так писатель! — всплеснула руками Марья Васильевна. — Или это ты работой не считаешь?
— Это только мы с вами считаем работой, — вздохнула я. — Остальные это считают развлечением. Может, они и правы… Доходу-то нет.
— А кем ты теперь будешь работать?
— Вахтером.
Она даже не нашла слов. Мысль, что ее возлюбленная Саша, ее приемная внучка, предмет ее гордости будет каким-то вахтером, поразила ее в самое сердце.
— На вернисаже, — торопливо пояснила я. — У моей подруги и ее друзей выставка. Я должна там сидеть и охранять их гениальные творения. И мило улыбаться посетителям…
Марья Васильевна задумалась и вдруг просияла радостной улыбкой.
— А ведь это хорошо, Саша! — сказала она. — Наконец-то Господь внял моим молитвам!
Тут пришел мой черед удивиться.
— Ну как же, Саша, — пояснила она, — тут, с нами-то, ты и замуж не выйдешь никогда. А там люди молодые, красивые… Встретишь свою судьбу.
— Ох, Марья Васильевна! — возмутилась я. — Кто о чем, а вы все о своем матримониальном! Нет у меня времени на эти глупости!
— Это не глупости — тихо сказала она. — Я вот всю жизнь одна, а сейчас… Ты у меня единственная радость. Поверь мне, девочка, непременно кто-то должен быть с тобой рядом. Чтобы не было холодно душе. Чем дальше идешь, тем больше она, бедная, замерзает… И когда придет смерть, надо, чтобы кто-то держал тебя за руку. Иначе так страшно!
— Вот о смерти я вообще говорить не собираюсь, — нахмурилась я. — Я не экзистенциалист какой, чтобы о ней много рассуждать. Давайте лучше думать о приятном. Например, как я заработаю денег и мы всей тусовкой пойдем в ресторан! Там мы и познакомимся с нашими «судьбами»…
— Как то поздно уже, — развела она руками.
— Никогда не поздно, — покачала я головой уже на пороге. Мне надо было торопиться. Увы, это был первый минус моей новой работы.
Мне не хватало времени поговорить с ними. А в этом-то они нуждались куда больше, чем в пакете молока!
На минуту я остановилась, обернувшись.
Она стояла у окна, и отчего-то мне подумалось а я?
Когда я доживу до ее возраста, что будет со мной?
Ибо в старости нередко знакомишься с одиночеством, и это самое страшное»… Скорее всего мне тоже придется с ним познакомиться.
Я развернулась, подошла к ней и обняла ее за плечи. На одну секунду мне показалось, что мой порыв не так уж бескорыстен — точно в этот момент я выпрашивала у Господа Бога иной судьбы, чем это самое проклятое одиночество. Или — обнимала саму себя в будущем.
Выставка расположилась, к моему удивлению, в шести залах. Я ради любопытства прошла по ним. Один зал меня заинтересовал: там были представлены работы пожилого любителя природы. Сам любитель принял меня за посетительницу и постоянно таскался следом. Ожидая, наверное, моего восхищения… Я же просто заметила, что на каждой картине у него непременно присутствует стог сена. Вот я и принялась подсчитывать стожки сена, загадав, что, если я насчитаю их сотню, мне точно светит в самом ближайшем времени стать богатой и знаменитой.
Я насчитала их девяносто восемь. Двух всего не хватило… Поэтому на убеленного сединами старца я посмотрела с укором — неужели было лень пририсовать парочку стогов? Теперь же придется искать компромисс… То ли я стану богатой, но не знаменитой, то ли наоборот… О том, что скорее всего отсутствие двух стожков говорит мне о жестокой правде — не быть мне ни тем ни другим, — я старалась не думать. В начале дня думать о таких гадостях ничем не лучше, чем в шесть утра нажраться водки…
— Вам не понравилось? — с нервным придыханием осведомился старичок.
«Как бы его познакомить с Марьей Васильевной? — подумала я. — Вполне подходящий парень для моей бабушки!»
— Очень понравилось, — сказала я. — Но мне кажется, у вас вот в этой картине какая-то незавершенность…
Я ткнула наугад и, лишь подняв глаза на картину, поняла, почему он удивленно заморгал, когда я сказала ему:
— Если бы вот тут, посередине, было два небольших стога сена…
Мой указующий перст
