Две секунды после - Ксения Ладунка

— Вы с отцом сделали из меня самого худшего злодея на свете. И, как обычно, у вас во всем виновата я.

— Ты… — я запнулась, потому что не могла понять, что из огромного вороха мыслей хочу сказать. Мама перебила меня:

— Я всегда хотела сделать из тебя нормального человека. Если бы не твой отец и его влияние на тебя, у меня бы получилось. И, может, тогда ты бы не сидела сейчас здесь и не тратила полгода своей жизни, просто чтобы перестать быть животным.

Я почувствовала злость таких масштабов, что мир вокруг схлопнулся и перестал существовать. Кроме меня, матери и этой злости больше ничего не осталось.

Она еще что-то говорила, но я не слышала. Немного совладав с собой, я сказала:

— Знаешь что, мам? Я не хочу тебя знать. Я не хочу тебя видеть, не хочу с тобой общаться. Я бы предпочла вообще забыть о том, что у меня есть мать. Не собираюсь больше терпеть это. — Вздохнула и, не дав ей вставить слова, продолжила: — Ты пролетела полстраны, чтобы сказать мне, что я животное? Замечательно, а теперь лети обратно и живи своей жизнью «настоящего человека». А я пошла. Пока.

Я встала, с грохотом отодвинув стул. Мама проследила за мной взглядом и сказала:

— Если ты думаешь, что можешь так легко распрощаться со мной, то глубоко ошибаешься.

Я впилась ногтями в кожу ладоней, развернулась и ушла прочь.

— Я слышала, к тебе приезжала мама, — сказала миссис Томпсон, заглянув в свои записи.

— Да, — ответила я. — Приезжала.

— И как прошла встреча?

Я замолчала, задумавшись.

— Как всегда.

Она покивала, прищурилась и спросила:

— Что ты чувствуешь рядом со своей матерью?

— Ужас, — без колебаний выдала я. — Ненависть. Я ненавижу ее и до смерти боюсь.

— Твоя мать — жестокий человек, — напомнила психотерапевт.

— Да, — тихо согласилась я.

— Как ты думаешь, она отдает себе отчет в том, что делает?

— Да, она прекрасно все понимает.

Миссис Томпсон снова кивнула.

— Знаете, — не выдержала я, — мне очень больно от этого, правда. Даже больнее, чем от отсутствия Тома. И эти вопросы, которыми я с детства задаюсь… «почему так», «за что это»… Я понимаю, что они не имеют смысла.

— Не почему и ни за что, — согласилась она.

— Да.

Я замолчала и снова взглянула в окно. Там начался дождь. Миссис Томпсон не дала мне переключить внимание:

— Ты можешь спрашивать «для чего» и «что с этим делать», — предложила она.

Я посмотрела на нее и усмехнулась:

— Что, скажете, я должна простить ее?

Она вскинула брови:

— Ты? Свою мать? Ни в коем случае.

Я сглотнула. Почувствовала облегчение и удивление.

— Просто все вокруг удивляются, как можно ненавидеть маму, это же мама… И все вокруг требуют ее простить. Как будто бы я не имею права на те чувства, что к ней испытываю.

— Все вокруг не были на твоем месте, — миссис Томпсон поставила локти на колени и подалась ко мне: — Твоя история особенная, Белинда. Прости за прямоту, но твоя мать — психопатка. Она не причиняла тебе боль случайно, как большинство других мам, она делала это осознанно.

Я поморгала.

— Психопатка?

— Не совсем верное, с медицинской точки зрения, определение, но… да. То, о чем ты рассказываешь: контроль и доминирование, конфликт как способ общения, навязывание чувства вины, — это говорит о ее психическом расстройстве.

Я на несколько секунд впала в ступор, а потом выдавила из себя:

— Ничего не понимаю.

— Скажи, как ты думаешь, твоя мама испытывает эмоции?

— Эмоции?

— Да, обычные человеческие эмоции.

Покопавшись в себе и обведя помещение глазами, я ответила:

— Иногда мне кажется, что нет.

— Тебе кажется? Или так оно и есть? — уточнила миссис Томпсон.

— Я слабо понимаю, как можно не испытывать эмоции.

— Но ты же знаешь свою мать.

Я напряглась. Она пыталась добиться от меня ответа, который я не знала. Поэтому попросила:

— Объясните.

— Хорошо, — кивнула она. — Я скажу, только попрошу тебя не отвечать сразу.

— Ладно… а когда можно будет ответить?

— Например, на следующем сеансе.

Я пожала плечами, и она сказала:

— Такие люди, как твоя мама, не испытывают эмоций — ни переживаний, ни страданий. У них есть только голый инстинкт выживания. Отношения с людьми они строят исключительно из своей личной выгоды. Не любовь, не доверие — только эксплуатация.

Она сделала паузу, наблюдая за мной. А у меня сердце стучало в ушах, и выступил пот на спине.

— Когда отношения с человеком перестают быть полезными, у таких людей они списываются в утиль. Без сострадания, сочувствия или сожаления.

Она снова замолчала, а я подумала об отце и их с матерью браке.

— Если такие женщины рожают ребенка, то чтобы удовлетворить какую-то потребность или решить проблему. Но не потому, что они хотят детей.

Я поморгала, прогоняя пелену с глаз. Дрожащим голосом спросила:

— И какая ей выгода от меня? Она ненавидит, но не оставляет в покое.

— Контроль. Она реализует свой контроль.

Повисла тишина. Я была готова согласиться с ней и сказать, что такая моя мать и есть, но решила послушаться и промолчать. Миссис Томпсон что-то отметила в своих записях и перевела тему:

— Ты говорила, что хочешь сорваться.

Мне потребовалась целая минута, чтобы успокоиться и переключиться:

— Хочу. Если честно, в какой-то момент я думала, как бы поскорее отсидеть здесь, чтобы потом заново вернуться в прежнюю жизнь. Первую неделю в клинике эта мысль заставляла меня жить. — Я сделала паузу. — Потому что это очень сложно — бороться с самой собой. Проще послать все к черту и…

Я махнула рукой, не желая говорить это вслух. Миссис Томпсон обнадежила:

— Победа над зависимостью — это ежедневная борьба.

— Я знаю. Но, понимаете, некоторые не могут отказаться от бургеров. А тут речь о наркотиках.

— Сейчас у тебя нет физической зависимости, так что ты мало чем отличаешься от того, кто хочет съесть бургер.

— У меня ставки намного выше.

— Это правда.

Я поставила локти на колени и опустила голову на ладони.

— Я хочу бороться, — сказала сдавленно. — Я готова, и я делаю это. Просто очень сложно и, если честно, будь я на воле, то давно бы уже сорвалась.

— Именно поэтому ты здесь, а не где-либо еще.

— Да. Но я не понимаю, как можно справиться с этим невыносимым желанием.

Немного помолчав, психотерапевт ответила:

— Ты сможешь. Я в тебя верю.

— Спасибо, — грустно усмехнулась я.

Я посмотрела в окно. Дождь превратился в ливень, и во дворе клиники собирались