Две секунды после - Ксения Ладунка

Я кивнула. Мне нужно было время, чтобы смириться с тем, что теперь всю жизнь я буду сидеть на таблетках.

Я оперлась о подоконник руками и посмотрела в окно. На улице шел ливень: летом в Майами сезон дождей. Сейчас было свободное время, отведенное на встречи с родными. Я никого не ждала, отец точно не стал бы приезжать ко мне две недели подряд, так что проводила время наедине с собой.

В наушниках играли «Нитл Граспер». Том пел совершенно прекрасную, но до боли грустную песню. Про одиночество, разбитое сердце и непрекращающееся похмелье. Я чувствовала, насколько он был разбит в этой песне. Хотя никогда не видела его таким в жизни. И даже не подумала бы, что такой, как он, может чувствовать себя подобным образом.

И в то же время трек был про меня. Том как будто озвучивал все то, что сейчас происходило со мной. Не в силах больше себя жалеть, я переключила на следующий трек, но и он был печальным. Черт, почему у «Нитл Граспер» так много грустных песен? Можно включать и плакать, а потом резать вены.

Меня вдруг тронули за плечо, и я вздрогнула, стягивая с себя наушники.

— Белинда? — спросила работница клиники.

— Да, это я.

— К вам пришли.

— Что? — сердце бешено забилось. — Ко мне? Вы уверены?

— Да, я уверена, пройдите в зал для встреч.

— А кто там? — не унималась я.

— Простите, я не в курсе, меня просто попросили передать.

— Хорошо.

Женщина ушла, а я почувствовала нервный мандраж. Руки затряслись и вспотели, дыхание сбилось. Ко мне кто-то пришел, и это точно не отец. Это… я одернула себя от предположений, но я была уверена, я чувствовала, я знала. Это он. Кто кроме него?

Войдя в зал, я пыталась успокоить слетевшее с катушек сердце. Искала знакомую высокую фигуру с черными взъерошенными волосами. Я судорожно обводила помещение глазами, как вдруг наткнулась на свою мать.

Все органы провалились вниз. Воздуха не хватало, я не могла вдохнуть, не могла выдавить слов или сдвинуться с места. Она сказала:

— Ну, привет, Белинда.

— Мама… — вылетело у меня.

— Я похожа на кого-то другого? — она свела брови и добавила: — И все-таки ты в психушке.

Я поджала губы и отвела взгляд.

— Зачем ты приехала?

— Как зачем? Я твоя мать.

Мне хотелось заплакать, несмотря на всю ту эмоциональную отрешенность, что появилась из-за таблеток. Мама взяла меня под руку и повела за собой.

— Сядем, поговорим.

Я не хотела с ней разговаривать, но сопротивляться не могла. В ее руках я была тряпичной куклой, с которой можно делать что угодно.

Мы дошли до ближайшего свободного столика и сели друг напротив друга.

— И о чем нам с тобой разговаривать? — сквозь зубы спросила я, злясь на свою слабость перед ней и ее полную бесчувственность.

— Ну, как о чем… например, о том, что ты наркоманка, а твой отец хочет обрубить наше с тобой общение.

— Почему у тебя всегда дело в отце?! — возмутилась я. — Мама… это я не хочу тебя видеть, я не хочу с тобой общаться! Почему ты не можешь оставить меня в покое, ты ведь так ненавидишь меня!

Мама задрала подбородок и подняла брови. Потом поставила локти на стол и, сцепив руки в замок, сказала:

— Говоришь, я ненавижу тебя, — она кивнула. — Это не так, но ты можешь думать что угодно.

Мама сделала паузу, с пренебрежением оглядев всех находящихся в комнате, и внутри меня поднялась тревога.

— Ты совсем не понимаешь, что я пытаюсь для тебя сделать?

Я прервала ее:

— Все, что ты делаешь, — это делаешь мне больно!

Не отреагировав на мои слова, она продолжила:

— Тебя всегда тянуло к тому блядству, которым живет твой отец. С самого детства было понятно, что ты его копия.

Я сжала ладони, сдерживая злость, в то время как она была абсолютно спокойна.

— Ты могла бы стать нормальным человеком, могла учиться, денег у твоего папаши много, он мог бы оплатить тебе хоть Гарвард, — мама покачала головой. — С ресурсами, как у твоего отца, люди становятся президентами. Ты, наверное, не знаешь, но некоторые убивают друг друга за такие возможности.

Она замолчала специально, чтобы сделать на этих словах акцент. И чтобы я сполна почувствовала себя последней тварью.

— Но ты предпочла ширяться и спать со взрослым мужиком. Все, что ты делала — это тратила впустую время и просила у отца деньги на новые айфоны, когда разбивала старые. Представь, что будет, когда он умрет…

— Мама! — вскрикнула я.

Она вздохнула:

— Это все равно случится, Белинда. С таким образом жизни очень скоро. Половина его денег отойдет лейблу, на который он работает, остальная половина тебе. Когда-нибудь они закончатся. Что ты будешь делать дальше?

Я проглотила ком в горле и замолчала. Понимала, мама будет ждать моего ответа и не продолжит, пока я не скажу.

— Не знаю, — буркнула я, лишь бы это скорее закончилось.

— Ты думаешь, я тебя ненавижу, но я всего лишь хочу, чтобы ты не сливала свою жизнь в унитаз, потому что этого хочет любая мать.

Все тело обожгло изнутри, и я сказала:

— Я знаю, что вы меня не хотели и поженились только по залету.

Мама замерла, но в лице не изменилась. Потом пожала плечами.

— Я решила, что тебе не надо об этом знать. Но кто-то, видимо, думает по-другому.

— Теперь я хотя бы понимаю, что к чему.

— Что случилось, то случилось.

Я сжала челюсти и посмотрела в сторону, пытаясь сдержать слезы. Слышать о своей жизни, как о чем-то просто «случившемся», — невыносимо.

— Я не знаю, как ты будешь дальше, — сказала мама, — если продолжишь так жить, сопьешься вместе со своим папашей и кучкой его рокерских выродков.

— Я на реабилитации, как ты и хотела, что еще надо? — тихо спросила я.

— Это не реабилитация, это каникулы в Майами. Полное здание таких же избалованных мажоров, как и ты, которых все жалеют и облизывают. Нахождение здесь тебе не поможет.

Мне хотелось уйти, но я не могла. Мне хотелось послать ее, но я не могла. Мне хотелось не обращать внимание на ее слова, но и это я не могла. Только сложила руки на груди и посмотрела на нее со всей злостью, что была во мне.

Лицо мамы осталось безэмоционально, но я привыкла. Она облокотилась на спинку стула и вздохнула.

— Ты безнадежна, и я пытаюсь хоть что-то с тобой сделать. Всю жизнь пытаюсь, но ты воспринимаешь это как издевательства.