Наталья Светлова - Научиться дышать
Ему почудилось, или у нее голос на секунду натянулся, словно готовая лопнуть струна гитары, при упоминании сестры?
— Дарина! — крикнула его новая знакомая и помахала девушке в дверях бизнес-центра.
— Прости, Ирочка, что оставила тебя под дождем! — залепетала та. — Спасибо за помощь, — это уже было адресовано Ивану.
Ирина хотела что-то сказать незнакомцу, хотя бы имя узнать, но сестра так быстро затолкала ее в машину, что она и подумать не успела, что бы такого ему сказать. Волков проводил лоснящийся роскошью внедорожник и побежал по лужам, не заботясь о чистоте брюк, на судьбоносную встречу.
Секретарь пропустила его к Анатолию Викторовичу, но окинула жалостливым взглядом, будто бы ей была известна его трагичная, без проблесков удачи и благословления высших сил, судьба. Иван не счел нужным расшифровывать этот знак, но и его, как и дождь, он посчитал дурным.
И не зря. Его даже слушать не стали.
― Сегодня вы опоздали на собеседование, а завтра и послезавтра опоздаете на объект. Я должен терять из-за вашей безалаберности деньги? ― спросил солидный мужчина в возрасте и в явно сшитом на заказ костюме.
― Нет, конечно. Такого не повторится впредь, я клянусь.
Дыхание сбилось и вырывалось рваными выдохами из его рта, сердце штурмовало грудную клетку, надеясь выпрыгнуть из нее и ускакать куда-нибудь, нервно колотясь от напряжения.
― Ваши клятвы мне ни к чему, мы не у алтаря стоим. Вы свободны, господин Волков.
― Но…
Что он хотел сказать, Волков и сам не понял. О девушке, над которой он держал зонт на улице? О его глупом добросердечии? Иван развернулся и покинул кабинет, у порога которого осталась смердящая кучка его умерших надежд.
А разве бывает добросердечие глупым? Нет! Он был в этом уверен. Отмотайте время назад, ничего не изменится. Лучше помочь несчастной девушке, имеющей все шансы усложнить свое и без того не завидное положение простудой, чем выслужиться перед каким-то толстосумом. И пусть это сто двадцать тысяч в месяц. Быть человеком важнее.
Над самой крышей бизнес-центра раскинулась яркая шалунья-радуга, которая показывала свое пестрое лицо после ненастья, словно бы говоря: «Эй, прохожий, подними свой понурый нос в этот день непогожий! После дождя всегда выходит солнце. Таков закон природы».
«А природа совсем не любит посмеяться над тобой», ― с такой мыслью Волков завел двигатель своего автомобиля и снова направился в Терехово, обратно в родные места, опять ни с чем.
2
У людей теперь нет времени друг на друга.
Рэй Брэдбери
Из-за темных штор доносится лишь легкое постукивание дождя по крышам. Он будто бы носится по ним, как мальчишка-сорванец, спасаясь бегством, заметая следы своих преступлений. Он смывает грязными разводами пыль с дорог после жаркого лета, собирает опадающую листву в разноцветные вихри и уносит прочь. Далеко. До следующего лета.
Ирина подъехала к окну и немного отодвинула штору. Барабанная дробь дождя приобрела видимые очертания капель. Дождь лился стеной, каскадом с неба, словно невидимый Бог проливал слезы. Но по кому же плачет небо? Кого зовет громкими всхлипами сентябрь?
Сердце не помещалось в груди, просясь бежать вслед за дождем, еще дальше, чем на край света. Туда, где никто не посмотрит на тебя косо, не ухмыльнется, показывая этим свое отношение. Деньги не имели никакого веса после того, как она перестала ходить. Пачки купюр не удержали рядом с ней бывших заводных друзей, не смогли поддержать пыл былой любви, были не в состоянии помочь ей остаться любимой младшей дочкой своих родителей. Теперь ее любила только эта дорогая ультрасовременная инвалидная коляска.
Трудно вспомнить еще одну такую безликую, полную душевной боли осень. Раньше она и не знала, что в сентябре идет дождь. Часто с друзьями или семьей они ездили по всему свету: Таиланд, Эмираты, Египет, Марокко… В загранпаспорте скоро не хватит места для проставления печатей о ее путешествиях. Ей всегда казалось, что она видела этот мир, многие уголки света, а вышло так, что мир она совсем и не знала.
— Ира! — позвала мать и вошла к ней в комнату. — Скоро ужин, будь готова через полчаса.
— Да, мама, — ответ на автомате, даже не поворачивая головы, все так же скользя взглядом по стеклу вместе с умирающими капельками дождя.
— Почему ты опять грустишь? — решила все-таки проявить участие в жизни дочери Оксана Дмитриевна.
— Все хорошо, мам. Просто дождь навевает грусть.
Что-то сказав, Ирина даже не пыталась слушать мать, та ушла. Просто дождь навевает грусть. И в подобную ложь все всегда верили и будут верить. Так проще. Это словно детская игра: закрыл глаза – и ты в домике, ничто тебя не касается. Но если все постоянно будут закрывать глаза на своих близких, мир ослепнет?..
Просто дождь, просто слишком жарко, просто голова болит… Все очень просто. Просто никто и не хочет услышать ее честный ответ. О том, как не хватает любви семьи, хотя она уже стала сильно сомневаться, что вообще знала что-то об этой любви.
Больше медлить и предаваться угнетающим думам не было времени, пришлось ехать вниз, в столовую. В последнее время Ирину стала раздражать изживающая себя традиция собираться всей семьей за обедом. Незнакомые люди рассаживаются за овальным столом, накрытым лучшим поваром Москвы, хрусталь и фамильное серебро начищены до зеркального блеска, все в праздничном. А на лицах только и написана скука, иногда читается голод.
— Дарина, помоги спуститься! — крикнула Ирина, зная, что сестра в соседней комнате наводит красоту.
— Ира, ну ты же можешь сама. Я занята!
— Я… я плохо себя чувствую… — пробормотала себе под нос девушка и проглотила горькие слезы вкуса пережженного миндаля.
У нее правда болела голова от дождя и всех этих переживаний, и руки немного дрожали. Внезапно накатил страх перед лестницей. Но это же хорошо ей знакомый пандус. Все будет в порядке.
Ирина съехала вниз и выдохнула. В этот момент из комнаты как раз вышла сестра, сверкая и переливаясь, точно ограненный алмаз на свету. Громко стуча тонкими каблучками, она модельной походкой спустилась с лестницы и прошла мимо Ирины, подарив ей короткую ослепительную улыбочку.
— Что-то отца долго нет, — пожаловалась мать, следя за тем, как слуги расставляют посуду.
«Словно в восемнадцатом веке живу. Рабы накрывают нам стол, вся семья ждет хозяина поместья», — думалось Ирине, когда она снова подъехала к окну, в этот раз французскому и незашторенному.
Дождь не прекращал унылую песнь ни на минуту, заливая все вокруг своими слезами. Земля превратилась в грязевые топи, ухоженные деревья и кусты поникли, сам дом казался вымокшим, жалким кирпичным чудовищем.
