Наталья Нестерова - Испекли мы каравай (сборник)
Татьяна не понимала его, но доверяла. Папа связался с пошлой женщиной, Андрей интригует. Очевидно, в психологии мужчин есть нечто, чего ей никогда не постичь. Но это не мешает их любить.
Павлик и Маришка поступили в Архитектурный институт. В жизни Татьяны появилось давно забытое свободное время. Домашние задания, дневники, учителя, репетиторы, детские болезни — все кончилось. Свекровь не покидала свою комнату, ей наняли сиделку. Ольга уговорила за компанию сделать пластическую операцию — сейчас, в тридцать шесть, никто не заметит, а потом поздно будет. Татьяна помолодела на десять лет. Чего действительно никто не заметил. Таня пришла к выводу, что женское лицо сродни квартире: беспорядок бросается в глаза, а на тщательную уборку внимания не обращают, наличие морщин констатируется, а отсутствие воспринимается как норма.
В их доме снова появились книги по архитектуре и дизайну, каталоги, проспекты с выставок — все несли дети. В отличие от того, что удавалось достать родителям двадцать лет назад, нынешние издания отличались как ракета Циолковского от станции «Союз». Татьяна с интересом читала, рассматривала. Захотелось что-то придумать самой. Большие формы ее страшили, она не знала, как к ним подступиться. Рисовала домики, загородные коттеджи, придумывала к ним внутренние интерьеры. В окрестностях Москвы она видела много каменных уродцев — дачи новых русских. И переделывала их на листах альбома: можно было бы сделать так, так или этак.
В собственных глазах она казалась себе человеком, который во взрослые лета взялся за детские раскраски — нелепое и смешное занятие. Но оно ее увлекло. «Немножко пофантазирую, пока никто не видит», — находила она оправдание своему увлечению.
* * *Сцены в пыточной камере — так запомнились ей события вечера, начавшегося по-семейному тихо.
Андрей всегда много работал, но в последнее время совсем уж не знал отдыха. Татьяна решила поговорить с ним.
— Ты два года не был в отпуске. Командировки недельные за границу — разве это отдых? Уходишь в восемь, приходишь за полночь, часто ночуешь не дома, а на этой вашей базе в Раменском. Ни суббот, ни воскресений. Исхудал. Где твой наметившийся было животик? Мне кажется, так нельзя.
Андрей внимательно посмотрел на нее, отложил газету. Он откинулся на спинку дивана, нахмурился:
— Да, наверное, так дальше нельзя.
— Вот и хорошо, — обрадовалась Татьяна. — Давай мы с тобой…
— Таня! — перебил он. — Ты в самом деле ничего не замечаешь?
— Что я должна замечать?
— Господи! Да все! Что уже давно… Танечка! — С его лица не сходила болезненная гримаса. — Ты — лучшая женщина на свете, самая добрая, преданная, красивая… Почему-то символ любви рисуют в виде сердца, пронзенного стрелой. А надо бы изобразить в трехмерной графике скользкую воронку, в которую тебя, против воли, затягивает. Причем летишь ты головой вниз и не в состоянии развернуться, увидеть то, что осталось наверху. Я… я переживаю подобное второй раз в жизни…
Татьяна решила, что муж переживает вторую волну любви к ней. И нервничает как мальчишка. Вот глупый! Такой серьезный, ни тени юмора. Надо его развеселить. Она улыбнулась и тут же притворно сосредоточилась, подбодрила Андрея:
— Давай, давай, смелее. Я постараюсь понять тебя.
— Правда? — Он облегченно вздохнул. — Ты не просто благородная женщина. Ты — святая. Ты простишь меня?
— Только если ты будешь приходить домой до восьми вечера и по нечетным числам объясняться мне в любви. По четным можешь делать это утром. Разрешаю.
Андрей обескураженно уставился на нее:
— Ты ничего не поняла!
— За двадцать лет жизни с тобой моя природная бестолковость только усилилась, — все еще дурачилась она.
— Таня! Я полюбил другую женщину.
Ага! Он заметил, как она похорошела после пластической операции. Татьяна кокетливо взбила волосы руками:
— Рада стараться. Обещаю и в будущем поддерживать себя в состоянии неземной красоты.
— Боже! — Андрей вскочил. — Ты меня не слышишь, ты представить себе не можешь… Я как скотина… Будто невинных младенцев… Все равно! Я должен сказать. Татьяна! Я полюбил, — он говорил по слогам, — другую женщину. Не тебя! Уже почти год. Я живу с ней. Я хочу и дальше… Я ухожу. Ухожу от тебя. Слышишь? Ты меня слышишь? Что с тобой?
До нее наконец дошло. Но этого не могло быть. Не могло быть в ее жизни. Другие люди разводились, сходились, изменяли, ревновали, врали, изворачивались. Но она или Андрей — невозможно. Как невозможно, чтобы у них выросли хвосты или отвалились уши. Явления из другой жизни, с чужой планеты, параллельной действительности.
И все-таки случилось. Замок рухнул. Он оказался хрустальным. В ее сознание медленно вползал страх.
Атаки внезапного ужаса она переживала и раньше. Первый приступ запредельной боли у мамы. Ножка маленькой дочери проваливается в метро между трогающимся поездом и платформой. Сын падает со стремянки, глухой стук его головы о кафельный пол. Запах горелой резины, визг тормозов — Андрей едва удерживает на трассе машину, у которой взорвалось колесо. Пьяные подростки с бритвами в руках окружили Татьяну в подворотне, вырывают сумочку.
Резкий всплеск страха каждый раз Татьяна ощущала физически — будто кто-то железной клешней с шипами быстро сдавил ее сердце. И так же быстро отпустил.
Теперь шипы входили медленно, проникали все глубже. Вот они встретились в глубине сердца, металлически царапнулись друг о друга. Сердце едва билось. Удар — боль. Удар — боль.
Татьяна прижала руки к груди. Застыла. Еще секунда, и от сердца останется маленький кровавый комочек.
— Пожалуйста, — прошептала она, — не надо. Мне очень больно.
Она умоляла мужа избавить ее от боли. Не просила раскаяться, остаться. Только помочь, как помогают раненому, вытащить ножи из тела.
— Я так и знал, — кивнул Андрей. В его голосе звучало раздражение человека, который предвидел неприятности, потом вдруг понадеялся на легкий исход, а события все-таки разворачивались по худшему сценарию. — Я понимаю, что тебе больно.
— Очень больно! — эхом откликнулась Татьяна.
— Но к сожалению, мы должны через это пройти. В конце концов, и для тебя унизительно положение обманутой жены. Детям я все объясню сам. Ты умная, трезвая женщина. Со временем ты поймешь, что самое лучшее для нас — сохранить достойные человеческие отношения. Таня?
Она смотрела на него с мольбой, испугом и в то же время со страхом — как на ангела, которого злые силы превратили в дьявола.
— Не делай из меня большего подлеца, чем я есть на самом деле. — Андрей повысил голос: — Все проклятия, которые заслужил, я уже себе сказал. Что ты молчишь? И не смотри на меня как на чудовище! Впрочем, да, конечно. Кто же я сейчас? Таня, прости меня! Пожалуйста.
