Номер с золотой визитки - Ксения Шишина

обратно. Ни разу не позвонивший за минувший почти что месяц, ни о чём не сожалевший и не считавший, что был неправ, вероятно, до сегодняшнего дня. Возможно, я излишне строга и груба, но мне просто больно. Было и остаётся, и я совершенно не знаю, когда это кончится. Если это вообще когда-нибудь произойдёт. Но в то же самое время у него есть ключи, ключи от моей квартиры, а кажется, что от моего сердца. А ещё я говорила, что буду ждать, но при этом вряд ли подразумевала столь внушительный срок и была к нему готова. К настоящему моменту я уже скорее выдохлась, перегорела и отказалась от надежды, что они когда-либо окажутся в моём замке, и вроде бы даже рада, что Джейден не воспользовался ими без предупреждения. По этой же причине мне и несколько страшно заговорить с ним, но во мне что-то ощутимо надламывается, и я понимаю, что буду ненавидеть себя ещё сильнее и неистовее, если просто промолчу и ничего не скажу.

— Что тебе нужно? — спрашиваю я дрожащим голосом, который более не контролирую, потому что автоматически словно перестала себе принадлежать, но мне всё равно. Не верю, что думаю так, по крайней мере, до конца, но пусть услышит, как я разбита и раздавлена, пусть прочувствует, каково мне, а потом… Я и сама не знаю, что потом. Готова ли я к тому, чтобы его увидеть? Смогу ли это выдержать? Или пусть он претворяет в жизнь свой же собственный совет? Убирается прочь, ведь мне и просто слушать очевидно будет нелегко?

— У меня твои ключи.

— Хочешь их вернуть?

Его «наконец-то поймёшь» сильно затянулось, и я боюсь, что именно к этому желанию он в результате и пришёл. У него было время подумать, всё взвесить и понять, кто я для него, без моего, возможно, давящего присутствия. Боюсь, что оно лишь заставило его чувствовать что-то, чего он на самом деле не испытывает, а время расставило всё по своим местам, и поэтому едва дышу в ожидании словно приговора.

— Хочу… войти. Но без разговора это будет совершенно неправильно и в корне неверно. Поэтому ты… мне нужна ты. Пожалуйста, Кимберли… — вдруг необычайно откровенно отвечает он, начиная, вероятно, с, как всегда советуют, главного.

Голос его потерянный, усталый и отчаянный. Слова будто доносятся из-под толщи воды, и, ощущая то, как болезненно сжимается сердце, возможно, пропуская удары, я больше всего хочу, чтобы этого признания, этой кажущейся самой искренней на свете фразы было достаточно, чтобы я мгновенно позабыла всё дурное и то, как меня отвергли. Но я, кажется, больше не хочу обжигаться. Мне, несомненно, надлежит бороться за него и сражаться за нас, ведь в этом и состоит истинная и всепоглощающая любовь. Я и не думаю, что в глубине души отказываюсь и от неё, и от Джейдена одновременно. Но все мои ориентиры сбиты.

— Тебе нужна вовсе не я. На моём месте могла бы быть любая другая женщина, проходящая мимо, но не проигнорировавшая чужое неблагополучие, и ты бы даже не заметил разницы. Возможно, ещё нужен психолог, чтобы помочь пережить потерю и начать двигаться дальше, но никак не я.

— Нет, мне нужна лишь ты. И только ты, Кимберли. Прошу тебя, открой мне. Впусти меня. Позволь мне войти и увидеть тебя. Я… я так скучаю, — на одном дыхании едва слышно произносит он, и звук его надломленного дыхания пропитывает меня всю, проникает в каждую пору и каждую клеточку моего тела, в каждый его самый отдалённый уголок, напоминая мне о собственной ломающей изнутри тоске, как будто такое вообще возможно забыть. Вот и я не забыла, ничего не забыла, и, хотя унять эти обоюдные чувства может лишь Джейден, я не уверена, что готова рискнуть. Даже ради собственного счастья. Потому что оно по-прежнему не гарантировано.

— Я не могу. Уже слишком поздно.

— Ты куда-то уходишь? Хотя что я спрашиваю? Конечно же, ты уходишь. Сегодня ведь Новый год. Все с жёнами или мужьями, или с девушками и парнями, или с родителями, или с друзьями, или с теми, кто им дорог, и только я один… Только у меня никого.

— Это не так. Миллионы людей во всём мире одиноки, а кому-то и вовсе приходится хуже, чем тебе, Джейден. Если мы не знаем их лично, это не значит, что их нет. Но, говоря о том, что уже поздно, я имела в виду нас.

— Нет. Нет, пожалуйста. Ты не можешь так думать, Ким, — он называет меня так, как ко мне обращаются исключительно самые близкие люди. Я чувствую возникающий в горле ком и выступающие на глазах слёзы. Я не могу видеть Джейдена, но представляю, как, стоя на холоде, он, возможно, содрогается от беззвучных рыданий, раскаивается всей душой, что прогнал меня, и в отрицании качает головой из стороны в сторону, и мне становится нехорошо и зябко. А он тем временем продолжает, и каждое новое слово по кирпичику, по мельчайшей крупице выбивает почву из-под моих ног: — Прости, что не показал, как счастлив тебя видеть. Прости, что горе поглотило мой рассудок. Прости, что сделал больно и отверг тебя. Прости, что так долго шёл сюда. Но больше всего прости за то, что не сказал тебе, что люблю, когда уже знал об этом. Прости меня за всё, но только не бросай. Пожалуйста, Кимберли, не покидай меня… Я не смогу с этим жить. Не смогу жить без тебя.

— Ты разбил мне сердце, а я… я просто хотела быть рядом. Мне даже ничего не было нужно взамен. Мне и сейчас ничего от тебя не нужно.

— Думаешь, я этого не знаю? Я, чёрт побери, всё это знаю. Знаю и не собираюсь отрицать того, что сделал. И мне очень жаль… Но я просто испугался, — внезапно повышая голос, Джейден явно выходит из себя, а его слова почти вызывают звон в моих барабанных перепонках. Приглушённый расстоянием до микрофона, но всё равно ясно различимый звук удара ноги о стену доносится до моих ушей через разделяющие нас лестничные пролёты и этажи, и так я понимаю, что больно здесь не мне одной. Ему тоже плохо и, уверена, даже хуже, чем мне. Я возвела себя в ранг страдалицы исключительно из-за него, а он имеет гораздо больше объективных и оправданных причин быть подавленным, но в одном он прав. Нам, и правда, нужно поговорить, ведь мы никогда толком этого не делали. Расставить все точки над «и», высказать всё, что