Уроки для двоих - Анна Шнайдер
Вчерашний шторм побеспокоил не только песок — он поднял и водоросли со дна, и они теперь в большом количестве плавали здесь, концентрируясь в центре. Пахло пока ещё нормально, но если песок не вернётся на место, скоро здесь будет стоять весьма специфический аромат…
— Простите, — сказал вдруг какой-то мужчина, подплывая к нам с Фредом и Джорджем. — Вы не видели здесь рыбу?
— Какую рыбу? — удивилась я, а мои бандиты заинтересованно навострили ушки.
— Большую, — ответил мужчина, и я вдруг почувствовала, как у меня задёргался глаз. — На дельфина похожа, но точно не дельфин. Её, видимо, штормом сюда принесло, а теперь выбраться не может.
Конечно, акулы в этом море водились, и я даже слышала парочку страшных историй на этот счёт, но не настолько же близко к берегу…
— А-а-а! — вдруг завопил Джордж, подпрыгивая высоко в воздух, и замолотил руками, окатив нас тучей брызг. — Что-то дотронулось до моей ноги! Х-х-хол-лодное!!! Беж-ж-жим, а-а-а-а!!!
— А-а-а-а!! — следом заорал и Фред, тоже подпрыгивая. — И до меня дотронулось! Беж-ж-жим!!!
Я и отреагировать не успела, как мои черти помчались в сторону оставшейся на берегу бабушки, подхватив под локти и меня. Впрочем, я не возражала — оставаться рядом с теоретической акулой точно не предел моих мечтаний.
А чуть позже, когда близнецы рассказывали эту историю оторопевшей бабушке, а я задумчиво вытиралась полотенцем и пыталась понять, что это вообще такое было, к нам вновь подошёл тот мужчина, поглядел на Фреда и Джорджа с ехидцей и назидательно сказал:
— Вот будете знать, как мою внучку в воде за ноги хватать!
И ушёл.
А мы остались. Бабушка секунд через десять зафыркала, уткнувшись лицом в ладони, я же громко засмеялась, наблюдая за тем, как разочарованно вытягиваются мордашки моих сыновей.
— А-а-а… — протянул Фред.
— Это что же… — пробормотал Джордж.
— Никакой акулы не было?!
— Не было акулы?!
И хором:
— МАМА?!
— А что мама? — я пожала плечами. — У вас нет монополии на розыгрыши, так что ловите ответку. И привыкайте! Не всегда ваши шалости будут оставаться безнаказанными. Другие люди тоже умеют и шалить, и шутить! И мстить.
В общем, близнецы были очень разочарованы.
Вечером я, не выдержав, рассказала об этой ситуации Льву, и он прислал в ответ кучу ржущих смайликов — а мне, когда я их увидела, неожиданно захотелось услышать его голос. И увидеть улыбку. И вообще появилось почти забытое ощущение родного человека, которому пишешь просто так, чтобы поделиться впечатлениями, да и не можешь не делиться.
Вот и я… не могла не поделиться со Львом, и уже почти не ужасалась этому.
«Я, кстати, хотел покаяться», — вдруг написал сосед, и я удивлённо подняла брови.
«В чём? Что-то с Фимой?»
«Нет, с ним всё в порядке. Я хотел признаться, что все эти дни близнецы присылали мне ваши фотографии с пляжа и не только. Честно, это была их инициатива, но я не сопротивлялся».
Сказать, что я обалдела — ничего не сказать. Если бы мы со Львом не переписывались, а разговаривали, я бы точно потеряла дар речи. Но так оставалось только хлопать глазами и пытаться сохранять невозмутимое выражение лица — я в этот момент сидела вместе с мамой на балконе, пока мальчишки играли в настольную игру на кровати Фреда.
«Могли бы и не признаваться».
«Я честный человек. И потом, мне хотелось сказать, что вы прекрасны».
Я сглотнула, ощущая жаркую тяжесть в груди.
«Вы уже говорили это».
«Я говорил только про ноги. Всё остальное тоже выше всяких похвал».
Я не знаю, почему, клянусь, не знаю… Но я напечатала:
«А что вам больше нравится?»
Судя по непродолжительному молчанию, Лев всё-таки завис от подобного вопроса. Впрочем, я тоже. Но в моём случае дело обстояло хуже: зависнуть от собственноручно написанного — это сильно.
«Последний раз я так себя чувствовал, когда мне в институте попалась задача с опечаткой, и я не мог её решить».
Я тихо фыркнула, пряча лицо от бдительной мамы.
«Удивились, что такие задачи существуют на свете?»
«Скорее, не мог поверить в это. И сейчас сложно… Алёна, вы мне вся нравитесь. Но если рассматривать этот вопрос в контексте части тела, которую больше всего хочется потрогать, то начал бы я, пожалуй, с нижней».
Господи, он же описал это абсолютно не эротично… Но почему я так завелась-то?..
«Контексты — это моя епархия, Лев Игоревич».
«Согласен. Тогда так: в вашей дроби интересно всё, но начать раскладывать её я хочу со знаменателя. Это уже моя епархия, верно?»
Раскладывать… Я совершенно не помнила, что значить «разложить дробь» в контексте именно дроби, но здесь явно был другой контекст, от которого у меня горели не только щёки, но и остальное тело.
А ещё я совершенно не представляла, что ответить. Даже с учётом того, что я не хотела прекращать эту странную фривольную переписку, я не могла придумать, как её продолжить в том же тоне. В моей жизни раньше не было ничего подобного.
«Верно», — написала я в конце концов и замолчала.
Пару минут Лев тоже молчал, а затем вновь начал печатать.
«Вы не обиделись?»
«Нет».
«Я обещаю, что не буду торопиться».
Я почти увидела обеспокоенное лицо Льва и грустно улыбнулась. Обращается со мной как с хрустальной вазой… Ну почему он не нашёл себе женщину попроще? Такой мужчина, как сказала бы мама.
«Это правильно. Прежде, чем раскладывать дроби и решать задачи, надо хорошенько подумать».
«Тут вы абсолютно правы».
«А если вы хорошенько подумаете, то поймёте, что вам нафиг не нужна эта дробь, — напечатала я, не сомневаясь, что так оно и будет. — Слишком замороченная. Есть проще».
И кто бы мне объяснил, почему, когда пришёл ответ Льва, я едва не застонала от облегчения?..
«Я всегда любил сложные задачи».
Наш отдых постепенно подходил к концу, и с каждым прошедшим днём близнецы становились всё грустнее и грустнее, чувствуя приближающуюся перспективу похода в школу. Первый раз в пятый класс! А как от этого грустили мы с бабушкой — словами не передать.
Но меня наполняла не только печаль при мысли о будущем начале трудовыебудней, но и нетерпение от желания увидеть Льва. За отпуск мы с соседом наболтали, наверное, половину первого тома «Войны и мира», и у меня даже появилась некоторая зависимость
