Не сдавайся (ЛП) - Макаллан Шеннон

— Так что же нам делать? — спрашивает мама.

Мы с Биллом встречаемся взглядом. Он ясно читает мои намерения и после долгого молчания кивает.

— Ты, наверное, не захочешь этого знать, — отвечаю я ей.

— О, Боже. Шон...

— Мама. Не беспокойся. Это произойдет. — Я говорю спокойно, мягко, и ее лицо бледнеет. Она открывает рот, чтобы заговорить, но я поднимаю руку, чтобы остановить ее. — Нет.

— Я… я пойду поищу рентгенолога, — поясняет она, быстро моргая, и убегает из маленькой комнаты. Я вздыхаю, когда дверь за ней закрывается, и глубокий вдох сдвигает поврежденные ребра.

— Черт, это больно, — утверждаю я, морщась.

— По большому счету, это самая несерьезная вещь, которая когда-либо отправляла меня в больницу, но что-то с ребрами, понимаешь?

— Да, — понимающе кивает Билл. — Они не дают хорошие наркотики для незначительных вещей, и поэтому ты все это чувствуешь. — Он снова задумчиво смотрит на меня. — Итак. Похоже, это все? Для тебя?

— Извини, я не понимаю.

— Ты и моя дочь.

Во второй раз за сегодняшний день меня оценивают. Его лицо — непроницаемая маска.

— О. — Как мне ответить на этот вопрос? Что, черт возьми, мне ему сказать? — Да, я влюблен в твою дочь, и, кстати, мне жаль, что все испортил, и обещаю в следующий раз все будет лучше?

— Да. Я так и думал. — Билл нарушает неловкое молчание, затем откидывается на спинку стула и проводит пальцами по волосам. — Ну и заварушка. Но она хочет меня видеть? Ты уверен?

— Да. Да, сэр, — отвечаю я. — Все эти годы она верила, что ты мертв. Она уже дважды пыталась убежать от них, и все выходило из-под контроля... сурово для нее. — Шрам на ее бедре живо запечатлелся в моем сознании, и воспоминание о том мгновении огненной страсти, когда я увидел эти отметины, теперь горит еще жарче с добавленным топливом ярости. — Очень сурово.

— И она чувствует то же самое? К тебе? Как ты относишься к ней?

— Да, сэр, — отвечаю я. — Она знает.

Билл улыбается, глядя вдаль, погруженный в воспоминания.

— Расскажи мне еще, — просит он. — Не только то, что случилось. Расскажи мне о ней. Какая она сейчас?

— Она приветливая и добрая. Заботливая. Храбрая. И сильная. Такая сильная. — Я закрываю глаза и прислоняюсь головой к прохладной стене из шлакоблоков. — И она прекрасна, — шепчу я. — Очень, очень красивая. — Когда снова открываю глаза, то вижу, как глаза Билла затуманиваются, и он с трудом сглатывает.

— Мы еще увидимся с ней, Шон.

— Да, сэр. Мы увидимся. Я только что вернул ее и не потеряю ее снова. Не так, как сейчас. Никогда.

— Могу ли я чем-нибудь помочь? Все, что угодно, — спрашивает Билл. — Я, вероятно, больше не пригоден для марш-броска или перестрелки, не с деревянной ногой, но я буду там, если понадоблюсь тебе. — Он искренен, и на его лице отражается мрачный умысел, который запрятан и в моем сердце. — Я хочу вернуть свою маленькую девочку, Шон.

— Я тоже, сэр. Больше всего на свете.

— Как бы то ни было, сынок, я благословляю тебя. Я желаю вам обоим радости друг от друга и многих счастливых лет вместе.

— Но сначала у нас есть некоторые препятствия, чтобы добраться до... — Я резко замолкаю, когда моя мать возвращается с доктором. — Мы поговорим об этом позже.

— Шон, Шон, Шон. Во что ты ввязался?

Я не поверил своим ушам при звуке его голоса и головой резко сделал качнул в протесте, и от внезапного движения прошла волна агонии. Я знаю, Портленд — небольшая территория, но серьезно — Джимми Молони? Он теперь врач? В старших классах он был на два года старше меня, осенью мы вместе играли в футбол, весной — в лакросс.

— О Господи, — простонал я. — Мам, неужели ты не могла найти здесь кого-нибудь, кто не получил бы докторскую степень из коробки с крекерами?

— Прояви немного уважения, парень! Доктор Молони — блестящий молодой ординатор, и я абсолютно верю в его способность осмотреть тебя. — У мамы появляется озорной блеск в глазах, и она продолжает: — И да, Джимми был маленьким панком.

— Вы ранили меня, мисс Пирс... Простите, мисс Двайер. — Он смеется, и мама ласково похлопывает его по руке.

— Пока еще не привык к этому. А теперь давай осмотрим тебя, приятель. — Джимми кладет рентгеновские снимки на световой короб на стене и беззвучно напевает, изучая их, прослеживая детали изображений кончиком пальца, а затем сверяется с записями медсестры, которая вначале их принимала.

— Кто-то здорово над тобой поработал, — говорит он, поднимая брови и насвистывая. — И это не в первый раз, судя по снимкам. В тебе достаточно металла, чтобы я не осмелился поместить тебя в МРТ.

— Да, это были интересные несколько лет.

— Похоже на то, — говорит он. — Так что случилось сегодня вечером?

— Несчастный случай после бритья, — вру я.

— Да, конечно. С кем ты брился? С доминантным самцом гориллы?

— Нет, это была твоя мама, — говорю я, и Джимми смеется.

— У нее довольно густая борода и все эти волосы сзади?

— Ну и хорошо! Меньше работы для дворника, — отвечает мой друг. — В конце концов, он взимает за квадратную милю.

Я смеюсь, а затем мгновенно стону от колющей боли в груди и ослепляющей головной боли

— Ой, — вмешивается мама, — больно смеяться, правда? Хорошо! — Она поворачивается к Джимми, и он умиротворяющее поднимает руки, на его лице выражение раскаяния. — Твоя мать — ангел, Джимми Молони, и ты это знаешь!

— Вы правы, мисс Двайер. Вы правы.

Мама с отвращением отворачивается от него, и Джимми показывает мне средний палец через ее плечо. Я стараюсь не рассмеяться. Не хочу злить маму.

— Скажите мне прямо, док, — говорю я ему, и Джимми снова переходит в профессиональный режим.

— Шон, у тебя два сломанных ребра, по-настоящему сломанных, и еще шесть треснули. По форме синяков, расположению трещин, мне кажется, что ты стоял щитом в Фенуэе во время тренировки по отбиванию, и кто-то размахивал штакетником. У тебя сильное сотрясение мозга, и если оно было вызвано бейсбольной битой, то у тебя самая твердая в мире голова, потому что ты каким-то образом умудрился не получить перелом черепа.

— О. Ну, если это все, тогда нет проблем, — говорю я.

— Тогда я просто пойду своей дорогой.

Мама закатывает от моих слов глаза.

— Шон, ни какой херни... извините, мисс Двайер, совершенно серьезно, Шон, тебе нужно ненадолго остаться в постели . Ребра не доставят хлопот, кроме боли. Они не сместятся и не проколят легкое, и не разорвут перикард, или аорту, но впереди много боли во время выздоровления. Ребра — это несерьезно, но твоя голова? Это совсем другое дело.

— Давай предположим, что недели постельного режима — это не вариант, — утверждаю я. — Как долго?

— Я хочу, чтобы ты оставался в покое минимум пять дней, но на самом деле предпочел бы десять, — отвечает он мне, и он серьезен. — Приказ врача. Я не шучу, Шон. Ты долго был без сознания. Просыпаться после этого и просто продолжать свой день? Это голливудское дерьмо. В реальном мире такого не бывает. Большинство людей долго не пробуждаются после этого. Вообще.

Джимми смотрит на меня, ожидая, что я что-нибудь скажу. Я молча смотрю в ответ. Он качает головой и продолжает.

— Твой мозг, Шон? Если станет хуже и начнется неконтролируемый отек? Слишком сильно ударился головой, это может случиться. И это плохо кончится. Стойкое вегетативное состояние. Кома. Пролежни. Медсестры меняют тебе подгузники два раза в день, нужно это или нет, и, возможно, стирают с тебя слой пыли каждые пару месяцев.

— Ладно я согласен. Слово скаута.

Я могу. По крайней мере, до тех пор пока не решу, что делать дальше. У Кортни не так много времени. Возможно, у нее уже нет его.