Мери Каммингс - Край земли у моря
Придя домой, Дел с порога услышал истошный рев Томми, испугался — но, как выяснилось, не произошло ничего страшного, просто Манци отказалась с ним играть. Обычно она не отходила от малыша: спала в кроватке, мурлыкала, теребила лапками погремушки, прыгала по полу, делая вид, что убегает — и он радостно ползал за ней, пытаясь схватить и потискать. А сейчас кошка по пятам ходила за Карен, и стоило той присесть, тут же лезла на руки, терлась и бодалась ушастой головкой, заглядывала в глаза — словом, всеми силами пыталась оказать моральную поддержку. Ее не смущали даже ревнивые вопли покинутого ребенка.
Карен выглядела совершенно спокойной — и абсолютно чужой. Бледное усталое застывшее лицо — ни улыбки, ни глаз, вспыхнувших радостью при его появлении — ничего. Казалось, она напряженно вглядывается во что-то, невидимое никому, кроме нее. Дел не решился подойти поцеловать ее, как обычно — реакция, скорее всего, была бы негативной. Разговаривала она с ним только по делу, сухо и бесстрастно.
На вопрос, что происходит с Томми, спокойно объяснила:
— Он просто не привык быть один. А я не могу заставить Манци делать то, что она не хочет.
Ужин был подан без обычной улыбки и ласковых слов и показался Делу каким-то пресным. Он даже хотел отказаться от еды, но потом не стал — все-таки хотя бы в эти минуты Карен сидела напротив него, подходила совсем близко, накладывая ему добавку, и на миг, чувствуя ее тепло и нежный запах волос, можно было представить себе, что все в порядке...
Весь вечер он играл с Томми. Стоило ему обратить на мальчика внимание, как тот сразу же успокоился, перестал плакать и заулыбался. Похоже, что Карен была права — ребенок действительно не хотел быть один.
Кошка по-прежнему крутилась вокруг Карен, даже когда та мыла посуду, сидела рядом на столе и только морщилась, когда на нее попадали брызги.
Слова Карен: «Ты с ним общаешься едва ли пять минут в день!» были обидны и несправедливы. Только в последнее время, замороченный своими хлопотами, Дел действительно мало играл с сынишкой — правда, это «последнее время» длилось уже почти месяц.
Но сейчас, обласканный отцовским вниманием, ребенок расцвел: хохотал, визжал, предлагал Делу очередное свиное ухо, кусался — довольно сильно — и говорил что-то невнятное, но явно дружелюбное. А глаза у него были действительно темно-карие — как ни смешно, Дел никогда раньше не обращал на это внимания.
Они долго возились на ковре, пока Томми не устал и не уснул почти внезапно, как умеют только маленькие щенята и младенцы, удобно пристроившись на животе у отца и вцепившись ему в футболку обеими руками. Дел не стал вставать — лежал, продолжая поглаживать его, и думал о том, что же будет дальше.
Утром, в пылу разговора, он сказал Карен, что виноват только в одном — в том, что не сказал ей про смерть Томми. В этом он был, действительно, виноват — но, как сам понимал теперь, не только в этом.
Само собой, он не должен был так поступать! Нужно было сразу же поехать домой, рассказать, провести с Карен хотя бы несколько часов — и черт с ней, с работой! Он получил известие в обед — как раз тогда, когда Карен вернулась из бассейна, когда узнала про его якобы измену. Если бы в ту минуту он пришел домой! Да и идиотской истории с помадой тогда бы не было...
А он не сумел даже выполнить последнюю просьбу Томми — не смог оказаться рядом, когда Карен это было так нужно! И не смог защитить ее от этой сплетни...
Чем дальше, тем больше Дел понимал, что виноват, и очень во многом. Он привез в эту глушь девочку, для которой он был дороже всего на свете, привез — и, фактически, бросил здесь, заставив часами ждать его возвращения с работы. Когда бы он ни пришел домой, Карен всегда радовалась, бросалась навстречу — но не было ли ей тоскливо и одиноко весь день? И он еще часто засиживался на работе и так часто работал в субботу, хотя это было совсем не обязательно. А она терпеливо ждала дома...
И почему-то считалось, что это само собой разумеется! Уж не потому ли, что, по словам этой сучки Кэти, он «вытащил ее из дерьма»?
Он вспомнил тот день, когда Карен ждала его в аэропорту — ее испуганные и радостные глаза. Она еще боялась, что он рассердится! А ему самому, естественно, не пришло в голову пригласить ее и провести с ней хотя бы пару дней в столице — как-то развлечь, хоть... в зоопарк сводить, что ли.
За этот год он всего два раза свозил ее в Барселону — всего два раза! А ведь они могли бы ездить туда чуть ли не каждое воскресенье, и ходить в кино... или в какой-нибудь ресторанчик, где подают ее любимые креветки... Чтобы Карен могла болтаться по универмагу, глазеть на витрины и покупать что-нибудь совершенно ненужное, вроде дурацкого дешевенького ночничка из ракушек, который она приобрела в какой-то лавочке и страшно тряслась над ним, чтобы его, не дай бог, не сбросили и не разбили!
Да, он устает, да, у него работа, да, ему часто не хочется никого видеть — но, черт возьми, ей же всего двадцать два года!
Она даже не показала своей обиды в этой хамской, непростительной истории с правами! Ведь он же знал, он же все знал — теперь-то ясно вспомнилось, как Карен предупредила его за день до экзамена...
И что он мог сказать ей сейчас, когда она уже ничему не верит? Что? Что он любит ее? Что не может без нее жить, дышать, двигаться? Что виноват перед ней? Что он идиот, который не понимал, какое счастье ему досталось, и считал это само собой разумеющимся?!
Когда Карен пришла, чтобы забрать спящего ребенка, и Дел снова увидел ее застывшее лицо, у него в душе все перевернулось. Встав, он протянул ей Томми и дотронулся до ее плеча, легонько и ласково. Она вздрогнула, замерла на мгновение; по лицу ее пробежала судорога боли — но потом плавно развернулась и пошла наверх по лестнице, словно не заметив этого умоляющего прикосновения.
Больше вниз она не спускалась. Дел слышал, как в ванной зашумела вода... из детской послышалась песенка... через некоторое время снова зашумела вода... легкие шаги — и дверь детской закрылась.
Он пошел спать поздно — сидел внизу, думал, вздыхал... В какой-то момент даже невесело рассмеялся — вот уж воистину «клин клином вышибают»! С прихода домой он ни разу не вспомнил о работе! Даже на этот проклятый теракт ему было сейчас почти наплевать. Видит бог, он уделил ему достаточно внимания и сил, сделал все, что мог, и ему не в чем упрекнуть себя. Зато с Карен...
Заснуть никак не удавалось — впрочем, как всегда без нее. Дел ворочался, в полудреме протягивая руку и натыкаясь на пустую подушку, от которой еще еле заметно пахло знакомым запахом. Просыпался, снова пытался заснуть. То злился — ну почему она не верит ему?! — то готов был пойти и прямо сейчас, стоя на коленях, просить прощения.
