Танцуй, детка! - Саша Шу
– Пойду, поздравлю именинника, – с этими словами я вставляю в свободную руку Алексея свой пустой бокал, и уверенной кошачьей походкой иду по таким знакомым мне дорожкам к бару у сцены, где вдалеке уже вижу до боли знакомую мне фигуру, окружённую, как обычно, толпой прихлебателей.
Я подхожу к нему, как в последний раз, и мне действительно кажется, что я его больше не увижу.
– С днём рождения, дружище, – шепчу я ему на ухо, и целую его в обе щеки, оцарапавшись о его щетину. Я ощущаю его чистый звериный запах сильного животного, от которого у меня начинает кружиться голова, и Майкл, удивлённый, но явно обрадованный, шепчет мне в ответ:
– Подожди секунду, – и делает знак оркестру.
Музыка смолкает только для того, чтобы через несколько секунд зазвучали первые волшебные аккорды аргентинского танго, которое я так люблю.
– Ты позволишь? – приглашает меня Майкл, и я, заинтригованная, делаю ему шаг навстречу.
Я готова ко всему: неумелому топтанию на месте, вихлянию бёдрами, и мне плевать, что Романов абсолютно не умеет танцевать, но он уверенно и твёрдо подхватывает своей ногой мою, и ведёт меня в центр танцпола, где мы одни во всём свете исполняем этот восхитительный танец.
– Ну что, не ожидала? – шепчет мне на ухо Майкл, ловко перекидывая меня на голень, и я счастливо смеюсь в ответ.
– От тебя – нет! – честно отвечаю я.
– На самом деле, это единственное, что я умею танцевать, – признаётся мне Романов, легко вставая передо мной на колени. – Зато на отлично! – и я закидываю свою ногу ему на плечо, он поднимается и мягко покачивается назад, отчего я падаю и почти проваливаюсь в его сильные объятия! Он бережно придерживает меня за талию, и я опускаю ногу обратно на землю, и мы делаем круг вокруг танцпола, окружённого восхищённой публикой, которая хлопает нам, когда последние аккорды стихают, и после диджей ставит какой-то современный микс.
Как будто между нами только что и не было никакого волшебного танца, Майкл, галантно поклонившись, оставляет меня одну и направляется к толпе разодетых в дорогие бренды гостей, радостно приветствующих его пьяным криками. Ну что же, я и не ожидала большего. Для меня этот танец стал последним с Майклом…
Вечер идёт своим чередом, вдалеке я вижу толпу своих одногруппников, делающих селфи с приглашённым популярным стендапером, и фотографирующих только что вышедшую на сцену модную певицу. Я решаю, воспользовавшись всеобщей радостной суматохой, пробраться в свой бывший дом – словно навестить старинного одинокого друга.
Я незаметно подхожу к задней двери, и, порывшись под поросшим мхом глиняным горшком с розмарином, нахожу там запасной ключ. Что ж, видимо, здесь не всё ещё успели поменять. Открываю замок двери, ведущей на кухню, где наша домработница, а иногда и папа, жарили нам по утрам блинчики с земляничным вареньем и взбитыми сливками. Здесь всё как прежде: по всей видимости, Романов-старший сам никогда не готовил, и оставил всё как было. Я подхожу к огромного деревянному буфету, открываю его и достаю из него жестяную банку, в которой мы хранили кофейные зёрна. Отвинчиваю крышку – в ней всё еще витает аромат кардамона и шоколадной арабики. Распахиваю стеклянную дверцу, и достаю мамину любимую чашку из мейсенского фарфора с розами и голубыми птицами. Я нежно глажу её пальцами, как будто прохладные бока могут хранить ещё тепло маминых рук и губ на ней…
Мне хочется остаться в этой комнате навсегда, вдыхать и вспоминать звуки и запахи своего счастливого безоблачного детства, которое у меня навсегда отняли… Но я собираю волю в кулак, – мне нужно срочно перестать жалеть себя! И с замиранием сердца открываю тяжёлую красную дверь в столовую-гостиную.
Здесь Михаил Романов явно успел переделать всё под себя: вместо нашей уютной семейной комнаты в английском стиле сейчас здесь всё сверкает отполированным белым мрамором, золотом и стразами. Наши огромные мягкие диваны, в которых мы, утопая, вместе смотрели семейные комедии, поменяли на итальянскую мебель в стиле какого-нибудь Людовика Пятнадцатого, а вместо нашего огромного деревянного стола с потертой столешницей теперь красуется стол из красного дерева, в поверхность которого можно смотреться, как в зеркало. Я словно очутилась в музее богатства и дурного вкуса.
Дверь на веранду и во двор, где веселятся гости, приоткрыта, и я слышу приближающиеся голоса. Я не хочу, чтобы кто-то заметил, как я брожу по дому Майкла Романова. Ведь никто из них не догадывается, что это мой дом, и будь моя воля, я бы всех сейчас же отсюда выгнала. Я снимаю свои туфли на каблуках, чтобы не цокать по мраморному полу, и быстро проскальзываю на лестницу, ведущую на второй этаж, где раньше были комнаты для гостей, кабинеты, и спальня моих родителей.
Я бесшумно крадусь по тёмному коридору, и в окна вижу, как веселятся и танцуют гости на площадке перед сценой. Дохожу до самой последней двери в конце коридора, и толкаю её. Здесь раньше была спальня моих родителей, но теперь я не узнаю её. Стены затянули французскими алыми шёлковыми обоями, отчего кажется, что вся комната залита кровью. Посреди неё стоит гигантская, подобную которой я видела накануне в пентхаусе в гостинице, кровать, на которой спокойно могут разместиться десять человек, застеленная шёлковым чёрным постельным бельём. Вдоль одной стены установлена гардеробная из тёмного дерева. Я подхожу к ней, открываю первую дверцу, и вижу целый ряд секс-игрушек и приспособлений для БДСМ-игр. Здесь и разные по толщине и длине плётки, кляпы и наручники, а открыв соседний отсек, я нахожу несколько разнокалиберных и разноцветных дилдо, с ремешками-крепежами и просто с рукоятками, видимо, для более удобного использования.
Похоже, Михаил-старший был настоящим секс-гурманом! И меня начинает подташнивать об одной мысли об этом. Или эту комнату сейчас использует его сынок? И от этой мысли мне становится почему-то ещё невыносимее. Я брезгливо вытираю свои руки о платок, и стараюсь поскорее покинуть эту комнату, которая, наверняка, теперь помнит стоны и крики сотен, если не тысяч, девочек, девушек и женщин.
Я всё так же беззвучно продолжаю исследовать остальные комнаты, пока все гости веселятся на улице. Мой бывший танцевальный зал, где я бесконечно отрабатывала свои па, превратили в бильярдную, пропитавшуюся ароматом сигар и дорогого коньяка. Хотя, вспоминая бывшую спальню моих родителей, я вполне предполагаю, что здесь не только играли в
