До встречи в метро - Евгения Кловер
– Чего хотел? – Камиль решил не ходить вокруг да около.
– В пятницу у меня днюха, не говори, что забыл. Собираю тусовку в «Алмазе». Будешь? Можно плюс один, но ты – одинокий волк, находящий самочку уже на месте, так что…
– Буду с плюс один.
Камиль прервал речь Ивана, и у того на лоб полезли брови. Послышался свист за спиной, а потом могучая лапища опустилась на спину Валееву, выбивая из легких весь дух. Хорошо, что в руках еще не было стаканчика с кофе, и рыжая бурда не очутилась на одежде. Лапища принадлежала Семе Голикову. Этот был уже не позер, как Ваня, а самый настоящий боксер. И по совместительству неплохой друг, который без лишних слов вставал бок о бок с Камилем, если тот нуждался в помощи.
– Наш волчара нашел стаю! – Сема басовито рассмеялся. – Не знаю, поздравлять или надевать траур.
К Голикову у Камиля никакого предвзятого мнения не было, парень, простой как пять копеек. И шутки его нельзя было воспринимать как попытки задеть или издеваться. Сема просто Сема. Оттого Камиль даже не реагировал на подкол.
– До встречи в субботу в «Алмазе», придурки.
– От придурка слышу! – крикнул вслед Ваня.
Камиль отсалютовал им стаканчиком из автомата и двинулся на выход. Конечно, он оплошал, принял поспешное решение, причем не только за себя, но и за Олю. Захочет ли она пойти с ним в клуб? В место, где звучит громкая музыка, все танцуют, и чего будет лишена она. Не испугалась ли девушка напора, проявленного им в прошлый раз? Камиль привык действовать, а потом уже думать.
Узнать ответы на вопросы он решил, не ступив еще за порог университета.
«Шапочка, пойдешь со мной в пятницу в ночной клуб на днюху одного придурка из компании?»
Ответ пришел незамедлительно. Будто бы Оля только и ждала сообщения от него.
«Пойду»
III часть
16.
Оля знала, что мама по молодости была еще той оторвой и очень любила танцевать. Наверное, на генетическом уровне это передалось и ей. Еще в стареньких фотоальбомах, бережно хранимых родителями на верхней полке в шкафу, больше половины занимали фотографии мамы на студенческих дискотеках или в гостях, где она в платьях крутится вокруг своей оси с широкой улыбкой или, подхватив юбку, выставляет вперед ножку. Эта бурлящая энергия очень разнила ее с серьезным и стеснительным мужем, чья крупная фигура всегда маячит на фото где-то сзади.
Но после того, как на свет появилась Оля, подобных фотографий становилось все меньше, пока они окончательно не исчезли из фотоальбома, оставив там пустые окошки. Новые альбомы были заполнены детскими снимками самой Оли, кадрами из путешествий, совместными семейными снимками. И это казалось для девушки неправильным. Будто бы мама резко перечеркнула саму себя.
Изредка и украдкой Оле удавалось ловить маму, когда та, забывшись, включала музыкальные каналы и пританцовывала на кухне, считая, что ее никто не видит. Тогда лицо Ирины Евгеньевны всегда преображалось – молодело, разглаживалось и будто бы подсвечивалось изнутри. Она превращалась в девчушку с фотографий, наслаждающуюся свободой и беззаботностью. Выбиралась из темной оболочки на свет, настоящая и живая.
Вот только каждый раз, когда женщина замечала дочь, наблюдающую за ней, эта волшебная аура исчезала. Взгляд приобретал налет стыда, движения сбивались, становясь неловкими, Ирина Евгеньевна бросалась к пульту от телевизора и выключала музыкальный канал. Ей казалось, что она предает дочь, веселясь под биты и звуки музыки, в то время как Оля этого лишена. Старшая Мальцева не была виновна, что у нее родилась девочка с особенностями, она никогда ничего не употребляла, не выпивала, не переносила болезни будучи беременной, просто так сложилось, что кто-то сверху не поставил галочки в бланке напротив «слух» и «голос» для ее малышки, но незримый груз вины все равно лежал на плечах. Именно он подстегивал ее все время искать способы подарить дочери обычную жизнь, а свою превращать в колонию отбывания наказания, приговорив себя к ней самостоятельно. И именно из-за этого груза вины чаще всего с самой Олей они никак не могли найти общий язык. Их ссоры были бесшумными, но это не мешало им быть бурными.
Вот и снова они поругались. Оля зашла на кухню и со злостью выхватила пульт из рук матери, чтобы вернуть музыкальный канал. Она даже прибавила громкости на пару делений. Но Ирина Евгеньевна принялась махать руками и активно писать на меловой табличке, что недовольна ее поведением. Перебранка словами, чьи буквы выводились в спешке мелом, осыпающимся на кухонный пол, набирала обороты. Паркет все сильнее покрывался белой пылью, будто бы припорошенный снегом. Или же это больше смахивало на пепелище. А попытки Оли достучаться до матери не оправдывались.
Окончательную точку в ссоре поставила Оля, убежав в комнату и громко хлопнув дверью. Сама она, конечно, не услышала ни грохота, ни восклицания матери, последующего за этим, но девушка ощущала, как стены и пол завибрировали, задрожали. Было стыдно за это, но справиться с эмоциями, так же дрожащими и вибрирующими внутри, ей оказалось не под силу. С разбухшей как на дрожжах злостью в груди девушка прыгнула на кровать и смяла под собой подушку.
Нет, у нее не была та самая семья, из-за которой получаешь ворох психологических проблем и триггеров, на проработку которых тратишь в будущем уйму времени и денег в кабинете психолога. Родители старались подарить ей счастливую жизнь. Взращивали и оберегали как тепличное растение. Вот только мама верила, что на месте ромашек рано или поздно можно пересадить розы, а Оля знала, что дикорастущие цветы приспосабливаются к миру лучше и отвоевывают место под солнцем среди сорняков.
В голове всплыли слова Камиля про то, что рано или поздно нужно будет отстоять свое мнение перед семьей, перестать вестись на поводу матери, в которой не угасала надежда на прорыв в медицине. Женщина поэтому даже не изучала жестовый язык, считая, что после чудесного излечения дочери в нем отпадет потребность. Оле было пора в первый раз в жизни за свои восемнадцать лет сказать «нет». Перестать ездить в медицинские центры, разрешать подключать к себе датчики и быть обезьянкой. А еще показать родителям, что она счастлива, если будут счастливы они. Пусть мама танцует, громко смеется и просто живет!
Кровать рядом с ней прогнулась. Мама вошла и легла рядом, не
