Преподаватель - Марго Лурия
Державшись до последнего, ровный голосок всё же дрогнул, и, отвернувшись от любимого, Джейн, утерев мокрые глаза, сняла очки и тяжело задышала.
— А что отец, если он тоже человек искусства, почему он не поддержал тебя? — борясь с тяжестью в груди, мужчина оцепенел, не находя в себе силы сдвинуться с места, чтобы утешить или хотя бы обнять.
Всё, что он мог, это дать немного пространства, чтобы сделать вид, будто каждый говорит куда-то прочь в пустоту, а второй этого не слышит, и тайна, мучившая много лет, могла остаться тайной, не превращая его владельца с труса и слабака.
— У него своя жизнь, всегда была и всегда будет. Стоит ли его за это винить?
— Но мне то ты веришь? — короткий еле слышный смешок раздался в голове раскатами грома.
— Я хочу, очень хочу, пойми меня правильно, суть не в том, что я тебя не люблю или не доверяю твоему мнению. Я стараюсь, очень стараюсь снова поверить и я буду стараться всю жизнь, потому что иначе никак, это часть меня. — она всхлипывала, уже не скрывая слез, и вздымала руки к груди — Луи всегда говорил, попытайся понять её, попытайся понять, а я понимаю, я всё понимаю, честно, но что делать с этим пониманием?
Наконец, повернув голову, девушка посмотрела прямо в глаза профессору, словно ожидая лёгких ответов на свои вопросы. Падая на лицо, раскрасневшееся от истерик, свет сиял бликами на мокрых участках под глазами, а плечи подёргивались от неконтролируемых вздохов.
— Где твой отец сейчас? — спросил Ник, его глаза ныли, а дыхание, казалось, вовсе остановилось.
— Вроде переехал в другой город…
— Ты не любишь о нём говорить, даже больше, чем о матери, что произошло?
— Если ты ждёшь историй в духе насилия, то ничего не было, обычная семья, где люди любили друг друга, а затем разлюбили. Ни он, ни она не плохие люди, и они не виноваты в том, что всё так сложилось. Это просто жизнь, а я в ней оказалась не интересна им.
Мелькающая дрожь по телу вернула власть над движениями, и Ник подошёл к возлюбленной, сев на корточки возле неё. Взяв холодные руки, он прислонил их к своей шее, а голову положил ей на колени.
— Поэтому ты скрываешься?
— Я просто не думаю, что это кому-то может быть интересно.
— Это интересно мне. — он поднял голову, взглянув в самую душу, от чего девушке стало некомфортно, и она заёрзала на месте.
— Ты не можешь утверждать иного.
Стремительно вскочив, Ник раскинул руками, расхаживая по комнате, но совладав с порывами, опустился на колени словно в молитве:
— Джейн, ты знаешь меня, я буквально терроризировал тебя четвёрками, и не стал бы лгать о том, что и мне так важно. Тебе пришлось нелегко, но это то, ради чего стоит пробовать, и, если ты не можешь сама, я сделаю это вместе с тобой.
Она глядела на него словно сквозь пелену, будто тот и вовсе был лишь галлюцинацией, его потуги сотрясали воздух, но, застывшее камнем, тело девушки оставалось неподвижным.
— Почему ты так веришь в это? — фыркнув, она, казалось, насмехалась над искренностью его вовлеченности.
— Я верю в тебя, потому что ты прекрасна. Ты ведь искренне любишь свои работы и готова ругаться со мной, доказывая каждую запятую. Ты жаждешь достичь идеала, но есть ли он вообще? — тут девушка застыла, задумавшись над прозвучавшими словами, что мгновенно отпечатались на задворках разума.
— Я как ослик, бегущий за морковкой, который понимает, что никогда её не догонит, но продолжает бежать… — горько прошептала она.
— Так можно всю жизнь прождать нужный момент.
Отшвырнув его тёплые руки, лианами обволакивающие колени, она хотела убежать, но сил встать хватило не сразу, а слезы оказались сильнее. Она поднялась, скрывая лицо за трясущимися руками, но, потерявшись в пространстве, застыла на месте. Где-то из глубины доносились всхлипы, контролировать которые никак не получалось, хотелось кричать и размахивать руками, но тело охватывало сковывающее напряжение.
По спине пробежался жар от профессора, что стоял так близко, и его голос с мольбой раздался в голове:
— Пожалуйста, повернись ко мне.
Но девушка молчала, от сковывающего горло рыдания и от ладоней, что накрывали лицо, пряча за стальными тисками боль и отчаяние. Тогда, не обращая внимание на сопротивление, Ник обнял её сзади, окутывая обнажённые струны, расстроенного инструмента.
В такие моменты Джейн всегда уходила от людей и ситуаций, что подбирались чересчур близко и видели слишком много, от самой себя, прячась за образом отстранённости и равнодушия. Но, почему-то, сейчас убегать совсем не хотелось, то ли от изнемогающей усталости, то ли от плена горячих жгутов, прижимающих к себе даже в столь неприглядном состоянии.
— Когда ты маленький, колкие слова родителей вызывают обиду и неподъёмное чувство вины, — и вот уже ровный и уверенный голос сочился из хрупкого создания, сокрушая тягостную тишину — но когда становишься старше и начинаешь понимать их мотивы и слабости, их изречения приводят лишь к раздражению и разочарованию.
Повернувшись, девушка угодила лицом в твёрдую мужскую грудь, и понемногу её плечи опускались, а дыхание становилось плавным.
— Я испачкаю тебе футболку — виновато произнесла она, будто это было самым кошмарным правонарушением.
— Ну и пусть.
Словно маленький котёнок, чьи глазки ещё не открылись миру, она завалилась спать в надёжные мягкие объятия своего защитника, который всю ночь не сомкнул глаз, погрузившись глубоко в думы.
На утро же, совсем свежая и румяная, Джейн решилась на смелость и после завтрака озвучила своё решение, передав все полномочия в руки, которым доверяла. Они решили, что после праздников Ник сведёт самого педантичного менеджера своего издательства со своей возлюбленной писательницей, и они составят договор, где подробно пропишут условия, по которым он и она будут взаимодействовать с издательством. Так как внутреннюю кухню процесса создания книги девушка не знала, профессор мог подсказать с выбором обложки, аннотацией и общим оформлением, но вмешиваться в ход издания и распоряжаться им был не в праве.
Пальцы мужчины ликующе поглаживали флешку в кармане, ожидающую своего часа, что вот-вот должен был прийти. Он ощущал себя причастным к чему-то большему, чем он сам, и, казалось, вся их история и вся его жизнь вели к этому моменту. Ведь он отыскал самородок и собирался представить его миру, как символ неувядающей страсти и интеллектуального упоения. Восторг в купе с эйфорией рождали ощущение счастья, он сумел победить,
