Тобой расцвеченная жизнь (СИ) - Евгения Бергер
— Ева…
— Мама, мы бы любили тебя любой…
— Ева, — она отнимает руки от лица, и я вижу, что ее глаза абсолютно сухи, словно иссушенные солнцем пески Каракума, — Ева, я сломленный человек. Таким, как я, нельзя иметь детей!
Я саркастически усмехаюсь, не в силах справиться с собой — не такой я представляла встречу со своей матерью.
— Тогда зачем ты меня родила? — спрашиваю я с дрожью в голосе. — Что тебя удержало убить меня еще в материнской утробе? Раз — и нет больше Евы Мессинг… Может быть, так даже было бы лучше! Зачем ты родила нас на этот свет, мама? Зачем…
Слезы наконец брызжут из моих глаз, и лицо матери расплывается, превращаясь в едва различимое бело-серое пятно с разверзтым в странном ответе ртом:
— Просто вы с Линусом то единственно хорошее, что я с сделала в своей жизни, принцесса, — слышу я словно через вату. — Каждый человек должен сделать хоть что-то хорошее… И я сделала вас, Ева. — А потом повторяет: — Я сделала вас…
Я больше не могу это слышать: живот скручивает в тугой узел, в голове все гудит и плавится, словно в проводах под сильным напряжением, слезы застилают глаза… Я повинуюсь желанию немедленного бегства и выбегаю из трейлера, где меня обильно, на сухую выворачивает в кусты.
Горло, обожженное желудочным соком, горит как огнем… Я сглатываю, сглатываю, но, боюсь, тут дело не только в желудочном соке — горечь разочарования растеклась по каждой клеточке моего тела, словно отрава, и теперь сжигает меня изнутри.
Я все еще стою, уперев руки в колени и не в силах разогнуться, когда кто-то с несмелой осторожностью касается моей спины, и я испуганно вскидываюсь.
Патрик…
— Пойдем отсюда, — говорит он с нежностью, прижимая меня к себе и увлекая прочь от этого сосредоточения вселенского разочарования Евы Мессинг.
Я позволяю ему это: уткнувшись носом в мужское плечо, бреду, словно в отупляющем трансе, плачу и радуюсь свисающим волосам, которые хоть немного, но скрывают меня от этого мира.
Патрик здесь со мной, а все остальное можно пережить… Разве нет?
Я уверена: все остальное я смогу пережить!
Вот только выплачусь вдоволь и переживу…
Мы выходим к озеру, пересекаем пешеходную дорожку и спускаемся к самой воде… Я с жадностью вдыхаю слегка илистый запах стоячей воды и выброшенных на берег водорослей, которому почти удается перебить запах материнских волос… и кофе.
Вдох-выдох, вдох-выдох…
Мужчина рядом со мной усаживает меня на траву и привлекает к себе… крепко-крепко, так что у меня даже кости трещат. Но я молчу — эта боль мне приятна. Пусть лучше любовь переломает мне все кости, чем равнодушие заставит скрежетать зубами и выворачиваться наизнанку…
— Прости, что проследил за тобой, — Патрик прерывает наше молчание, вглядываясь в мое зареванное лицо. Выгляжу я, конечно, ужасно…
— Ничего, я даже рада этому.
Он выдыхает, совсем тихо, но я слышу это — облегчение.
— Просто ты была такой странной, Ева, — добавляет он снова, — я подумал, что тебя нельзя оставлять одну.
— Никогда… никогда не оставляй меня одну, — только и могу прошептать я, снова прижимаясь к нему всем телом. Так мы и сидим какое-то время, а потом грудь Патрика начинает вибрировать под моим ухом, и я слышу его слова:
— У меня есть ответ на волнующий тебя вопрос…
Я недоуменно смотрю на него, не совсем понимая, о чем он сейчас говорит.
— Тот вопрос, который ты задала матери, — поясняет Патрик с виноватой полуулыбкой. — И да, я все слышал… Не смотри на меня так.
— Как? — улыбаюсь я. Мне вдруг делается так легко на душе: Патрик наконец-то все знает, и мне больше не придется ничего от него скрывать. Гора с плеч… И я, действительно, улыбаюсь! Очень влюбленными глазами. — Так как мне не следует смотреть на тебя?
— Так влюбленно, — улыбается мне Патрик в ответ. — Ты меня смущаешь…
— Но я, действительно, люблю тебя, — пожимаю плечами, так как никакой тайны тут нет. — Мне кажется, я уже говорила тебе об этом…
При этих моих словах лицо Патрика делается чрезмерно серьезным, почти строгим…
— Ева…
— Да?
— Я тут хотел тебе сказать…
— Да? — Я вдруг ощущаю щекотку страха глубоко в душе…
— Черт, почему это так сложно сделать? — взрывается вдруг Патрик, сжимая мою ладонь. — Никогда не думал, что это так трудно… В общем, Ева, я хотел сказать… что… я… короче говоря, наверное, я тоже тебя люблю…
— Только «наверное»? — выдыхаю я с облегчением, которое едва ли могу выразить словами.
— Да нет, — треплет он себя за волосы, — я вообще-то уверен в этом, просто…
— Просто Патрик Штайн не верит в любовь, я помню! Я помню об этом.
И тогда он, наконец, пристально смотрит мне в глаза:
— Да, не верил… но, наверное, она все-таки существует, — отчеканивает он практически по слогам. — А если быть точным, то это ты заставила меня поверить в нее… — И добавляет: — Не хочешь узнать, ответ на какой вопрос у меня для тебя есть?
— Так какой же ответ у тебя для меня есть? — послушно интересуюсь я.
Он снова запускает пятерню в волосы: весь его вид наглядно демонстрирует внутреннюю борьбу с собственной закоснелой натурой циника… Мне даже его чуточку жаль, но, как известно, то, что нас не убивает — делает нас сильнее.
— Ты спрашивала мать о том, зачем она родила тебя… Я слышал, извини. — Едва заметно киваю. — Так вот, я думаю, что она родила тебя для меня…
Тут уж я улыбаюсь широко… и почти сквозь слезы.
— Спасибо, Патрик, — с чувством говорю я ему. — Такое признание дорогого стоит, правда.
— Ты не думай, я не шучу, — вскидывается он так, словно я усомнилась в его словах, — я на самом деле так думаю. Ева, с твоим появлением все стало другим… жизнь стала другой… Я и не знал, что она может быть такой… такой яркой, что ли… такой…
— Сногсшибательной? — подсказываю я, тонко намекая на его драку с Килианом да и с Маттиасом Фишером тоже. Какое счастье, что тот замолчал этот случай…
— Прости, — пожимает он плечами с самым виноватым видом. — Видно, любовь, действительно, сводит с ума… — Потом отводит прядь моих волос от лица и очень нежно целует в самые губы. — Я только одного боюсь, — шепчет он еле слышно.
— Чего же ты боишься? — я тоже перехожу на шепот.
— Боюсь, что однажды ты проснешься и поймешь, что не любишь меня больше…
Я широко улыбаюсь, потираясь кончиком носа о его нос.
— У меня было достаточно времени, чтобы разобраться в своих чувствах, —
