Тобой расцвеченная жизнь (СИ) - Евгения Бергер
— Встретимся здесь минут через двадцать, — бросает он мне, и мы расходимся в разные стороны.
«Мне мама приснилась… Я рассказывал ей про пони», вспоминаю я слова брата в темноте прошлой ночи и с запоздалым сожалением понимаю, что мне бы следовало, пожалуй, быть повнимательнее к нему, чутче, нужно было дать ему возможность выговориться, рассказывая мне о маме, а я, наоборот, пресекала каждое его упоминание о ней, считала, что так будет лучше, как для самого Линуса, так и… для меня тоже. И вот к чему это привело…
Я полна такого горького раскаяния, что едва не прохожу мимо сгорбленной фигурки на бордюре у лавочки… Линус? Ребенок полулежит, облокотившись на деревянную лавку и, кажется, спит.
— Линус! — трясу я мальчонку за плечо, не веря в собственную удачу. — Линус… Малыш.
Слезы облегчения заволакивают мне глаза, и одна из капель падает ему прямо на нос — братишка открывает осоловевшие глаза и кидается меня обнимать.
— Ева, я потерялся, — говорит он с легким придыханием в голосе, и я понимаю, что он тоже ревел да так и уснул, выплакав все слезы. Бедный мой мальчик!
— Я знаю, — все никак не могу поверить, что нашла его живым и невредимым. — Никогда так больше не делай, ладно? Я очень испугалась, малыш. Как же я перепугалась, если бы только знал…
Он виновато опускает голову и совсем тихо произносит:
— Я маму хотел найти, вот и все.
— Малыш, — я крепко прижимаю его к себе, — мама сама нас найдет, когда придет время… Мы все равно не знаем, где ее искать.
— Я знаю.
— Что? — перестук моего сердца настолько силен, что я думаю было, что ослышалась, но Линус снова повторяет:
— Я знаю, где мама.
Теперь мое сердце стучит еще громче и при этом явно не в положенном ему месте: прямо у горла, в гландах — вся моя кожа, кажется, так и вибрирует в такт его ударам, и голос предательски дрожит, когда я опасливо интересуюсь:
— И где же она?
— В домике на колесах. Мы приехали на таком с дядей Виктором…
— Дом на колесах?
Линус кивает.
— Да, первую ночь мы ночевали где-то на озере с белыми корабликами… Мама сказала, что мы тоже на таком покатаемся, а потом отвезла меня к тебе… и не покатала.
Дом на колесах… Белые кораблики… Неужели Ясмин все это время была так близко? Я-то полагала, что они с Линусом приехали на поезде или на автобусе в крайнем случае, а они, выходит, приехали на трейлере с неким «дядей Виктором» и все это время могли находиться на трейлерной стоянке у озера. Там таких туристов тысячи, если не больше… Сама эта мысль
почти оглушает меня: «я должна это проверить, я должна это проверить», набатом звучит в моей голове.
— Ева! — Это Патрик приближается к нам со стороны парковки. Двадцать оговоренных минут прошли… — Линус, привет, малыш! Ты нас здорово перепугал… — он опускается перед ним на колени и треплет мальчонку по растрепанной шевелюре. — Ну, как ты?
— Хорошо, — бубнит тот в ответ, сжимая лямку необъятного рюкзака. — Я просто маму искал…
Патрик кидает на меня внимательный взгляд: должно быть, мое молчание удивляет его — а еще мое кажущееся спокойствие.
— Ну ты, пацан, учудил, — он подхватывает мальчика на руки, а потом обращается ко мне: — Я позвоню Ингольфу, скажу, что Линус нашелся. Ты как, нормально? Все в порядке?
И тогда я говорю:
— Ты не против присмотреть за Линусом, пока я кое-куда съезжу?
Сначала он пристально глядит на меня не меньше четверти минуты, а потом произносит «Ева» с такой настороженностью в голосе, что это могло бы показаться смешным, не будь оно столь оскорбительным. Такое чувство, словно он говорит с тем самым упрямым пони, который никак не желал повиноваться нашим понуканиям всего лишь сутки назад…
— Мне надо! — кричу я в голос, и Патрик, кажется, лишь убеждается в моем психическом нездоровье. — Мне надо, понимаешь, — добавляю я тише, и мужчина кивает.
Хорошо, поезжай. — И достает свой сотовый: — Я позвоню Ингольфу…
Пока он говорит по телефону, я наклоняюсь к Линусу и шепчу ему что-то успокаивающее: моя несдержанность испугала его, должно быть, он полагает, что я сержусь на него за побег, только это не так… Дело в другом.
Дело в моей матери…
— Ингольф сейчас подъедет и подбросит нас до дома, ты можешь ехать, — говорит мне Патрик, все еще бросая на меня странные взгляды. Я не хочу докапываться до их сути — я хочу проверить свою догадку! А потому просто киваю и протягиваю руку за ключами… Он кладет связку на мою ладонь, и когда наши руки соприкасаются, на секунду удерживает меня: — Обещаешь, что с тобой все будет хорошо? — интересуется он с оглушающей меня нежностью.
— Обещаю.
Тогда он выпускает мою руку, и я стремительно иду прочь, борясь с острым желанием оглянуться и молить его о поддержке… Только я не могу — мне надо одной пройти через это. Без Патрика… Без никого.
14 глава
Глава 14.
Я хорошо помню дорогу до Бромбахзее, так как Килиан дважды возил меня загорать на его песчаных пляжах: в первый раз после клубничного поля и снова… когда уже не решался даже пытаться поцеловать меня. Тогда с нами были его друзья по университету…
И вот я снова еду той же дорогой…
Выворачиваю руль с диким неистовством, словно сломав его, могу утишить бурю в своем сердце… Не получится: сердечные бури не поддаются физическому воздействию! Но я все равно истязаю руль Патриковой машины — да простит он мне это необоснованное варварство! — и доезжаю до места за рекордные двадцать минут… Втискиваю свою старенькую «тайоту» на пятачок пустого места на платной парковке и иду в сторону трейлерного парка: тот расположен прямо вдоль озера, огороженный забором из сетки рабицы и вроде как не предназначенный для прогулок праздношатающихся субъектов, вроде меня… Я бросаю беглый взгляд на ярко отливающее синевой и искрящееся солнечными бликами озеро перед собой, потом делаю глубокий вдох и… вхожу в зону кемпинга с гулко грохочущим сердцем.
Мамы здесь может и не быть, я осознаю это достаточно хорошо, но все же не могу избавиться от выматывающего душу волнения: а вдруг… Прохожу одну, вторую, третью линию автодомов: люди смеются, переговариваются, поглощают нехитрую пищу, машут мне
