Брат мужа - Мария Зайцева
Вся моя жизнь внезапно оказалась ложью.
Все мои планы, все мысли – пустое. Никому не нужное.
Сердце щемит.
Даже когда Сева был не в себе, я не чувствовала себя настолько плохо, хотя искренне считала, что хуже быть не может.
Оказалось, что ошибалась.
Оглядываю свою кухню, вполне уютную, я старалась сделать нам с мужем тепло в ней. Все эти занавесочки, сочетание цветов и стилей, красивая посуда, бытовая техника в тон.
Я думала, что стараюсь для нас обоих.
Оказалось, что моему Севе мои старания не интересны. Или стали неинтересны.
Я не хочу сейчас думать, что в его поведении уже после избиения было ложью. Сколько именно там было лжи.
Верно только одно: Сева прекрасно помнит про кредит, и про то, куда дел деньги. На новую семью потратил.
И, пока я убивалась на работе, пока переживала самые страшные моменты в своей жизни, общалась с коллекторами, полицией, терпела домогательства грубых мужчин, погружалась в полную, чернующую беспросветность, его Маша спокойно жила себе в купленной на мои в том числе деньги квартире, ни о чем особо не переживая, беспрекословно веря своему любимому мужчине. Нашему с ней общему мужчине.
Я всеми силами тянула Севу вверх, к выздоровлению, экономила на всем, теряла веру, отчаивалась, находила в себе энергию жить дальше…
А она просто ждала. И в итоге дождалась!
Севу подняли на ноги мы с Иваном, а Маша просто волнуется, что мой муж не отвечает на ее звонки сразу…
Боже, какой бред!
“…как знать, что вас ждет за поворотом… Возможно, что-то новое, то, что даст вам силы для дальнейшей борьбы…”, – так, кажется, говорила та женщина из парка?
Я тогда не поверила, а меня реально ждало за поворотом новое.
И вот снова что-то ждет…
Или кто-то…
Я торопливо ставлю чашку на стол, подхожу к окну и замираю.
Огромный черный джип стоит на своем месте, в самом начале двра, так, что рассмотреть его можно, только если точно знать, куда именно направлять взгляд.
Я знаю.
Оглядываюсь на дверь комнаты, в которой спит безмятежным сном мой муж, мой любимый, с таким трудом отвоеванный у болезни.
Смотрю, смотрю…
А затем иду в прихожую, накидываю прямо на пижамку пуховик, всовываю ноги в дутики и выбегаю прочь из дома, который оказался бутафорией.
40
К машине, вблизи кажущейся еще больше и монументальней, подхожу с неистово бьющимся сердцем. Нервно тереблю ворот пуховика, переминаюсь с ноги на ногу, смотрю в тонированные стекла пассажирского места.
Вся решимость, до этого мощно подпинывавшая меня действовать, делать хоть что-то, только не сидеть и не жалеть себя в своем насквозь фальшивом мире, куда-то девается, и я уже готова развернуться и трусливо побежать прочь, но в этот момент дверь водительского распахивается, и появляется Иван.
Он быстро обходит машину, не сводя с меня прищуренного напряженного взгляда, и молча открывает дверь.
Не говорит ничего, никак не комментирует мое появление здесь, просто приглашает… Переступить черту. Самой.
Дает понять, что сейчас это будет уже полностью мое решение. Без давления. Без принуждения.
Решить.
И принять ответственность за это решение.
Я смотрю в его глаза… И так же безмолвно кладу пальцы в протянутую для помощи ладонь.
Иван тут же стискивает мою руку горячими жесткими пальцами, направляет второй ладонью, едва касаясь, лишь намекая, а не указывая, помогает забраться на высокое сиденье джипа.
Захлопывает дверь.
И мне показалось, или реально выдыхает, перед тем, как отправиться на свое место?
Надеюсь, что не кажется.
Надеюсь, что он тоже волновался, переживал… И теперь в легкой панике, как и я. Хотя, я не в легкой. Я в трансе, в ужасе!
До сих пор не верится, что происходящее – не мой очередной сон, что это реально!
Жуткое пограничное состояние, понимание того, что сейчас происходит что-то безвозвратное. Событие, от которого пойдет отсчет новой жизни. Плохой, хорошей… Этого я не предугадаю. Но определенно новой.
Мы выезжаем со двора, и я, не удержавшись, бросаю взгляд на окна своей квартиры. Они темны, едва светится ночник на кухне. Тускло, печально. Потерянно.
Моя квартира словно оплакивает мое отсутствие, мой побег, смотрит вслед тусклым старушечьим взглядом…
По телу побегает дрожь, и я машинально кутаюсь в пуховик. Ноги голые, надо же, только теперь обращаю на это внимание. Это насколько же я не в себе была, когда выбегала из дома?
Ловлю тяжелый взгляд Ивана на своих голых коленках, замираю, когда он все так же молча тянет ко мне ладонь. Он… что? Он хочет меня коснуться? Сейчас? Прямо здесь?
Но Иван просто трогает затворки вентилятора, чтоб теплый воздух направлялся в ноги.
Эта молчаливая забота неожиданно успокаивает. И нет, я не дура, я вполне отдаю себе отчет, на что соглашаюсь, выбегая ночью из дома к чужому мужчине в машину. И я знаю, чем все закончится, что он делать со мной будет.
Но конкретно сейчас я не готова. Я вообще еще основательно не в себе, и мысли в голове судорожными белками скачут.
Мне кажется, что надо начать разговор… И, наверно, мне, да? Я же… Проявила инициативу? Или хотя бы спросить, куда мы едем?
Но голос не слушается, а сердце стучит так сильно, что даже не хватает дыхания, чтоб выдать хотя бы слово.
Мы мчим по ночному городу, вокруг темно, только фонари у дороги немного разбивают весеннюю промозглую мерзость, которая так привычна в средней полосе.
В машине тепло, меня уже не колотит так откровенно, но расслабиться не могу.
И Иван не добавляет спокойствия, по-прежнему молчаливо увозя меня в неизвестном направлении.
Напряжение в машине растет, и я уже на грани того, чтоб передумать, попросить его остановить, сбежать. С каждой минутой происходящее кажется все более неправильным.
Надо сначала с Севой поговорить. Надо все разъяснить… И вообще… Нельзя вот так… От одного брата к другому. Пошлость какая, мерзость… Хотя, я и до этого мерзко поступала, когда позволяла брату мужа делать с собой такие вещи… И здесь меня не оправдывает то, что Сева – лгун и изменщик, как выяснилось. Во-первых, тогда я этого не знала, а во-вторых… Это вообще не оправдание. Не важно, какой он. Важно, какая ты. А я, получается…
В этот момент машина останавливается, и я, вынырнув из панических мыслей, с удивлением оглядываюсь по сторонам.
Мы стоим на подземной парковке, похожей на большой паркинг какого-нибудь здоровенного торгового центра.
Это куда мы приехали?
Иван, все так же молча, отстегивается, выходит из машины, открывает мне дверь.
Машинально опираюсь на его руку, неловко соскальзываю с сиденья, оглядываюсь.
– Мы где? – голос мой слабым эхом отдается в пустом пространстве.
– У меня.
Поворачиваюсь к Ивану, неожиданно близко стоящему рядом со мной, смотрю в его спокойное, невозмутимое лицо. И лишь глаза, темные и жадные, выдают напряжение.
– У меня в этом доме квартира, – отвечает он на мой немой вопрос, – на десятом. Здесь есть лифт, пойдем.
И крепко прихватывает меня за локоть, вынуждая двигаться вперед.
Я, ошеломленная новостью о квартире, а еще больше – внезапной резкостью движений Ивана, не сопротивляюсь. Покорно позволяю довести себя до лифта, пережидаю быстрый подъем, ежась от ставшего слишком, пугающе просто, настойчивым взгляда брата мужа. Такое ощущение, что внутри него туго стянутая пружина, и он с трудом ее сдерживает. От этого не по себе, словно я в клетке с хищником нахожусь. И этот хищник медлит, нарочно сдерживая себя, прикидывая, с чего начать…
Мы выходим на десятом, оглядываюсь с невольным, хоть и пугливым, интересом. Судя по интерьеру подъезда, мы в каком-то элитном жилом доме. Я такие только в передачах про архитектуру и интерьер видела. Не думала, что у нас тоже имеется подобное.
И уж точно не предполагала, что брат мужа может себе позволить здесь жить… Нет, у него, конечно, машина дорогая… Наверно… Не особенно разбираюсь. И деньги есть, счета за лечение Севы я видела все же,
