The Мечты. Минор для мажора - Марина Светлая
- Очень даже задумал, - довольно подтвердил Андрей Никитич, усердно водя кистью по стене. – Сначала дружно налепим, потом дружно втопчем, а потом дружно будем помирать от переедания.
- Папа решил озадачиться моим весом? – Юлька повернула голову к Жеке.
- Бестолочь! – рассмеялась та. – Папа соскучился.
- А я теперь часто-часто буду приходить.
Потому что сюда, в эту квартиру в старом доме, в который ее привезли из роддома и в котором провела первые семнадцать лет жизни, она готова была и на крыльях лететь. Всегда была готова, даже когда вырвала себя отсюда, чтобы не вспоминать и не думать. Как на крыльце целовалась с Богданом. Как на балконе по вечерам трепалась с ним по телефону. Как сидела с Женькой на кровати и рыдала ей в плечо, когда все у них разладилось.
Просто так было правильно, а о том, что сделано правильно, жалеть ни в коем случае нельзя.
И потому – лепить пельмени, весело переговариваться за большим столом, слушать вопли мелюзги в соседней комнате, которую те, очевидно, пытались разломать. Наесться так, что на ходу глаза закрываются. И наблюдать, как Шурик и Лизка складывают Андрюхе куски теста с фаршем из своих тарелок, а тот увлеченно их поглощает, пока женщины в три голоса не воскликнули: «Хватит!»
И долго думать, как подкатить к Стефании с вопросом о косметологе. Ведь хочется быть хотя бы немножко красивее. И моложе. Не хуже всех этих девочек Моджеевского, раз уж он вздумал ее отбивать.
«Мужа порадовать решила?» - обрубая все ее мысли и самые тайные, никому неведомые надежды, в которых Юлька даже себе не признавалась, простодушно спросила Стефания и весело ей подмигнула.
«Новый год скоро», - пространно ответила она. И впервые осознала. Новый год скоро. Месяц. Удушливый и сырой. А она понятия не имеет, с кем и как хочет его встретить. Но зато точно знала, как не хочет. Проблема была лишь в том, что выбора ей давно уже никто не предоставлял. Она не зависела от своих решений.
Они с Царевичем приехали домой почти в девять часов вечера. Димы не было. Он пришел в начале двенадцатого, от него слегка разило алкоголем, но пьяным его назвать было нельзя.
«Отмечали с Лесовой и коллегами начало работы над проектом!» - радостно сообщил он жене, целуя ее в щеку и сгребая в охапку.
«Кажется, обычно отмечают окончание, и то – если оно удачное», - выворачиваясь из его рук, ответила Юлька. И сбежала в ванную. Крутануть краны, раздеться, влезть в душевую и плакать. Потому что злость прошла, и на ее месте осталась только бесконечная жалость к себе. У нее нет того тепла, которое окутывает, стоит переступить порог отцовского дома. У нее нет той любви, которая заставляет его улыбаться при одном взгляде на Стефанию и в ее честь изрисовывать подсолнухами кладовку. У нее нет той жизни, которую когда-то она так отчаянно хотела. А та, что получилась, счастливой ее так и не сделала.
А потом надо будет возвращаться в комнату, ложиться в кровать. И провести ночь до утра на крохотном пространстве с абсолютно чужим ей человеком. С отцом ее ребенка.
С отцом ее ребенка. Это главное, о чем она должна помнить, наблюдая с утра, как Андрюшка, вскарабкавшись Ярославцеву на колени, ест из его тарелки, а сам Димка, улыбаясь сыну, говорит, что они вместе будут ходить в тренажерный зал, когда он дорастет до того, чтобы качать бицуху.
После завтрака он все-таки поволок их в Береговое, в аквапарк, как и обещал. И даже терпеливо катался с мелким на горках, пока Юля сидела у бортика и поглядывала на них обоих. И вела мысленный спор с Жекой, уверявшей, что от Димы нет никакой пользы, кроме того, что у них появился Андрюшка. Неправда. Неправда. Вот же.
У сына есть отец. Кому, к черту, нужен этот мальчик, если не Димке? Тут своих бросают, а уж чужой-то… И все остальное блажь. Не имеющие отношения к ее действительности мечты. Все остальное – заколотить бы в глухой комнате без окон и никогда не выпускать наружу. Пусть скребется там сколько хочет, она больше воли не даст. Перебесилась.
... что вам хотелось бы изменить?
***
- Ну и последний вопрос, - деловито заявила ведущая – модельного вида, с головой на плечах и хорошо подвешенным языком. – Есть что-либо в вашем прошлом, что вам хотелось бы изменить?
- Нет, - без раздумий ответил Богдан. – Меняя прошлое, мы изменим настоящее. Но на самом деле мы не можем знать, принесет ли это пользу нам и тем, с кем мы так или иначе связаны.
Девушка понимающе кивнула, а потом широко улыбнулась, резюмируя сказанное:
- Спасибо вам огромное за интересную беседу, с вами можно разговаривать вечно.
- Взаимно.
Еще мгновение – и пытка закончилась. Приглушили свет, и студия снова стала напоминать муравейник, как полчаса назад, в котором Моджеевский оказался по двум причинам.
Первая заключалась в том, что в преддверии Нового года на «Солнечном-1» запустили серию передач для прайм-тайма об известных и не очень жителях Солнечногорска с целью познакомить городскую общественность с деловой и творческой элитой, живущей по соседству. Эта идея тоже принадлежала Диме. Таким образом он надеялся привлечь максимум аудитории, когда каждый сможет увидеть интересного для себя гостя – будь то предприниматель-меценат, худрук театра или автор муралов, которых в городе насчитывалось уже полтора десятка.
Вторая причина оказалась банальнее. Отец, как и всегда в последнее время, когда к нему поступило предложение принять участие в этом проекте, заявил, что он-де отошел от публичности, ему некогда, у него тендер на столичный стадион, и не трогайте его вообще с такой ерундой, да и отправил вопрошающих к Богдану. При этом, конечно же, проконтролировал, чтобы Богдан не вздумал игнорировать такое важное для имиджа корпорации приглашение.
В общем, пришлось идти. Блистать интеллектом, лицом и благотворительными инициативами.
Алина тусила поблизости. И это тоже было вполне закономерно – изображала из себя прекрасную фею-хохотушку, а на самом деле отмечала, кто приблизится к ее Моджеевскому на расстояние ближе, чем в метр. Эдакий Цербер – а вдруг кто посягнет?
К окончанию интервью она подрулила к Богдану со стаканчиком кофе и промурлыкала:
- Ты просто рожден для камеры.
Прием дешевый, но нескудная фантазия ее,
