Екатерина Юрьева - Все свободны
Оказалось, что отдыхать можно не только на охоте или в кресле у дантиста. Опять слушали певучую Машу, ели грибы и ягоды. Влюбленно смотрела на всех Вася. И скрывать здесь, а это было одним из немногих мест в жизни, стало нечего. Это было честным счастьем, и не очень понятно становилось, где находится их реальная жизнь. Такой далекой казалась она. Такой и была, что уж говорить.
— Хочу назад, — нудила Вася. — Хочу обратно.
— Да ладно, Васечка, будем живы, приедем еще. — Гладил ее по голове, как ребенка, Юрий Николаевич.
— Хочу там жить. Не хочу жить не там, — гундосила она снова.
Это развеселило Скворцова.
— Васечка, ты ж жить там не сможешь. Что ты говоришь?
— А вдруг смогу. Я и стрелять даже умею, — обиделась Вася и отвернулась к иллюминатору. Так и просидела всю дорогу, расплющив нос о ледяное стекло.
В железобетоновской гостинице Васино воображение грело только место у камина в ресторане. «После заимки есть совершенно не хочется». Она спустилась в зал, там никого не было. И Вася заняла этот столик. Закурила. Курила она много, и сейчас в очередной раз об этом подумала. Но делать с этим, как и многие заядлые курильщики, ничего не собиралась. Такой способ потери времени. Пока она вертела перед глазами огонек, гоняя мысли об особом значении курительных палочек в жизни и возможной пользы их для здоровья, Юрий Николаевич уже распоряжался у барной стойки.
— Знаешь, что-то после заимки есть совершенно не хочется.
«Ну-у. Мы уже и думать начали одними словами», — безнадежно подумала Вася.
Он ловко поджег свою сигаретку, и огонек заиграл в его хитрых глазах. Вася тоже засветилась.
— Я заметил, ты любишь древние безделушки. — И протянул коробочку. — Получай свое оловянное колечко. — Вася коробочку открыла. Там было очень маленького размера — старое, по цвету золота и качеству огранки камня такое всегда видно, с черным квадратным сапфиром кольцо. Оно годилось ей только на мизинец. Но именно это и было мечтой всей ее жизни. Такое маленькое колечко с черным сапфиром на мизинец. — Сказали, что еще из демидовских. Нравится?
Можно было и не спрашивать. Вася была в полном восторге. Она вскочила и с криком:
— Юрочка, дорогой, спасибо, любимый! — набросилась на него, болталась на шее. И висела, висела, целуя куда попадало. — А что у меня есть, а что у меня есть! Смотри скорее! — И показывала ему оттопыренный пальчик.
— А все туда же. Ничего не покупай, ничего не дари, — довольный, передразнил он ее. — Ну, Васечка, успокойся, сядь. — Сесть она могла только к нему на колени. Туда и плюхнулась. — Вася, может, тебе воды?
— Шампанского! — закричала она, сделав рукой широкий жест, тот именно, что принято делать, заказывая шампанское.
— Кто же его будет пить, дорогая? — Скворцов уже давал в бар отбой, тоже отмахивая рукой.
Вася схватила из пепельницы скворцовскую сигаретку, зажала ее между пальцами — средним и безымянным — и, любуясь колечком, вертела мизинцем и всей своей милой ручкой. Новая пластика ей нравилась.
— Я, честно говоря, не ожидал такого откровенного порыва. Сядь, пожалуйста, на свой стульчик — вон он стоит, и угомонись. Мне нужно с тобой поговорить.
Она перебежала к стулу напротив, по-прежнему вертя перед глазами окольцованной рукой.
— Слушаю тебя. Внимательно и с интересом.
— Я решил познакомить тебя с Леной, — залепил он прямо в лоб. Так Скворцов делал всегда в вероятно проблемных ситуациях.
— Лена у нас кто? — Васю как ушатом воды окатили. Она все поняла.
— Моя жена.
— Ты же говорил, что твоя семья не будет меня беспокоить. Вернее, я не буду беспокоить твою семью, — поправилась она. — Мне не изменяет память?
— Правильно. Познакомитесь и не станете друг друга беспокоить.
— Она уже знает обо мне? И согласна встречаться? — Вася, сосредоточившись, говорила ровно, будто брала простое для себя интервью. — Расскажи, а вы давно женаты?
— Всю жизнь. Мы вместе школу заканчивали в Англии. У нас родители там работали — в дипмиссии. Женились в институте. Жили всегда отдельно — от всех этих родительских причуд. Слава богу. Потом меня услали в Кутию, но это ты знаешь.
— И она поехала? — Он кивнул. — Молодец.
— Сейчас она дизайнер по тканям, вполне успешный, кстати.
Дальше Вася узнала, что еще тогда, в тех нетронутых просторах собирала Лена коллекцию национальных особенностей — фасонов, покроев и украшений и бог знает там чего еще. И до сих пор они были у нее в ходу. С тех кутских времен Лена не любила провинцию, которой и до того не особо восхищалась. Среди бесконечного снега и льда она впадала в депрессию и в самые жуткие зимние ночи покидала любимого супруга на пару-тройку месяцев.
— Перебарывала холод пустыни, так сказать, вместе с родителями в более солнечных краях. С того времени и депрессий у Ленки не было. И альпийский снег ее тоже не раздражает. Вот так вот бывает. Представляешь?
— Как интересно. Ты ее любишь? — Беседа действительно была увлекательной.
— Да.
— Ты с ней спишь?
Глаза его стали не столько проницательными, сколько пронзительными.
— Да. Регулярно и с удовольствием. — Юрий Николаевич был беспощадно откровенен.
— У нее есть любовники?
— Были какие-то романчики. В основном рабочие. Не для работы, а по работе. Общие интересы объединяли, так сказать, любовников. Меня они никогда не интересовали — не было необходимости шлифовать сущность.
— Еще бы. Это ж не твои романчики.
— У меня тоже были любовницы. И что?
— И для меня это не секрет. По меньшей мере, одна и сейчас есть. — Вася имела в виду себя, сидящую здесь, совершенно живую и конкретную. — Но мне это тоже неинтересно. Извини. Ну и что ты чувствовал, когда узнавал об ее увлечениях?
— Да ничего я не чувствовал! — Юрий Николаевич начал откровенно злиться. — Повторяю, эта глупость меня вообще не интересовала. В моей семье и в постели всегда была стабильность. Вот и все. Все! Понятно?
Вася собой восхищалась. Довести Скворцова до такой нервичности удавалось, наверное, мало кому. Значит, разговор этот имел какое-то значение. Вот только куда он вел?
— Хорошо, скажи мне, пожалуйста, а если бы твоя женщина, именно твоя, с кем-то, и не просто с удовольствием, так сказать в рабочем порядке, а с великой радостью? И ты бы об этом узнал? Что сделаешь? Знаешь?
— Такого никогда не будет, — отрезал он.
— А я знаю — закопаешь.
Скворцов вдруг плавно выдохнул сигаретный дым через нос. Вася все именно так себе и представляла.
— Да ладно напрягаться. Шлифуем сущность. — Она сама удивилась, как легко переживала этот разговор. И даже ту, которую он — с удовольствием. Ей было наплевать. Более того, вдруг Васе показалось, что и многоженство — не порок. В нем даже могла крыться какая-то неведомая прелесть. По крайней мере, в этом случае. («Неужели он до такой степени для меня хороший, что я… Да, женщины стоически переносят всякие испытания».) — Юрочка, не грусти. Все вышло как вышло. Все останется, как останется.
