Диана Чемберлен - Любимые дети, или Моя чужая семья

Я скалился или отворачивался. Почему я так поступал? Почему обращался с ней, как последнее дерьмо?

Я стал перебирать снимки, иногда вытаскивая свои. Старые школьные фотографии, когда я был малышом. Куча снимков с Энди и Мэгги на берегу перед Си-Тендер. Мы с Мэгги точно выглядели как брат и сестра. Энди походил на нас меньше. У нас с Мэгги были одинаковые огромные карие глаза и темные вьющиеся волосы. Кроме того, за школьные годы скопилось немало фотографий. Я хорошо помнил, как снимался в восьмом классе. Тогда мы поехали к настоящему фотографу. И я смотрел на фото почти час, думая, что могу считаться крутым чуваком. Был здесь и мой снимок с Линдси Шелкросс. Мы стояли вместе перед каким-то танцевальным вечером в первый год средней школы. А вот и я, позирую рядом с доской для сёрфинга, в мокром гидрокостюме. Глаза прищурены, лицо кислое: гримаса, которую я всегда приберегал для матери.

Я взял ножницы с письменного стола матери и стал резать снимки на мелкие кусочки. Пока рука не устала. Я хотел бы сжечь их, но не зажигал спички с ночи пожара. Вместо этого я выбросил конфетти из обрезков в унитаз и смыл. Почти половина кусочков исчезла. Я смыл еще раз. Еще раз. Но кусочки крутились в унитазе, и я понял, что сделал глупость.

У нас были вантуз и специальная металлическая «змейка» для прочистки раковин и унитаза, поскольку мать не хотела тратиться на сантехника. Поэтому остаток дня я провел у чертова унитаза. К концу дня унитаз снова работал. Я принял душ, подумав, что, может, стоит поехать в Снидз-Ферри, попросить приятеля купить мне пива. Но если он не работал, я только зря потрачу бензин. Однако и пережить этот вечер без пива я тоже не мог. После всех моих усилий по прочистке унитаза плечо и левая рука разрывались от боли. Я подумал, что перкосет подействует лучше, если выпить его на пустой желудок. Тогда лекарство сразу пойдет в кровь. Я сунул в рот две таблетки и оказался прав. Заснул на диване и не просыпался до утра.

Я надел гидрокостюм, как только встал. Пойду займусь сёрфингом. Что бы там ни было. Плевать, даже если начнется гроза. Я иду туда, где не придется ни с кем общаться. Не придется слышать, как люди говорят о моем лице. Рука почти не болела. Эти таблетки действуют прекрасно.

Я открыл входную дверь и едва не споткнулся о кувшин с цветами. Черт! Какая-то старая леди посылает мне цветы, словно мать уже мертва. Я принес их в кухню.

Цветы были в помятом старом алюминиевом кофейнике и вовсе не казались дорогими. Похоже, что кто-то нарвал их в поле и сунул в первую попавшуюся посудину, которая могла сойти за кувшин.

Я увидел сложенный листок бумаги, засунутый среди стеблей, и вытащил его.

«Я много думала о тебе. Прости, если слишком давила на тебя в магазине. Я действительно хотела бы приготовить тебе ужин. И что-нибудь шоколадное на десерт. Сегодня вечером?

Джен».

Она снова записала номер телефона, на случай если я потерял тот клочок бумаги, который она оставила мне в магазине. Я не потерял его. Он по-прежнему лежал в кармане джинсов, хотя я не собирался звонить и был уверен, что она тоже не позвонит.

Я прислонился к стойке, вспоминая ее классное тело и красивые синие глаза. Она сказала, что ее ранили. Неужели это так? Неужели она понимала?

Я глянул на номер. Взял мобильник.

Может, по крайней мере, удастся переспать с ней?

Вечером в пятницу ма, Энди, дядя Маркус и я обедали за садовым столиком на крыльце. Свиные отбивные и сладкий картофель мы поджарили на гриле, а листовую капусту ма купила у старушки на трассе 17. Ма была единственной, умевшей готовить ее так, как я любила. Боже. Как приятно сидеть в нашем прекрасном дворе, перед прекрасным заливом! Новостные фургоны исчезли. Наконец. Последний убрался сегодня днем. Может, это потому, что был уик-энд и они не заморачивались подобными новостями, но какова бы ни была причина, я могла выйти из дома, не прячась в тени.

Сидя за садовым столиком, я была по-настоящему счастлива, впервые за целую вечность. Господи, как я скучала по своей семье!

Я жевала свиную отбивную, улыбаясь про себя, пока Энди трещал о Кимми, Кимми, Кимми…

– У кого-то в голове нет ничего, кроме Кимми, – сказала ма после того, как он непрерывно распространялся о Кимми добрых десять минут.

– У кого это? – удивился Энди.

Мы расхохотались.

В какой-то момент дядя Маркус откинул волосы со лба ма. Она поймала его руку, сжала и улыбнулась.

Я никак не могла спокойно наблюдать за ними. И иногда напрягалась. Совсем как когда они вместе были в комнате. Я ждала, чтобы мать сказала ему что-то холодное, заморозила словами, как часто бывало, но эти дни остались позади. Пару ночей я слушала, как они занимались любовью. Мне было как-то не по себе. Мать никогда не интересовал секс. По крайней мере, я так думала. Но что я знала? Па умер, когда мне было восемь лет. Может, все это время она жаждала секса? Что же. Теперь она его получает. Это странно. Я оставила несчастную, скорбящую семью. А вернулась домой к людям, которые внезапно стали романтиками. Я надеялась, что это не заразно. Потому что с романтикой я покончила. Может, на время. Может, навсегда.

Было уже почти темно к тому времени, как мы закончили убирать со стола, и я смотрела в кухонное окно на наш длинный причал. Я все еще не чувствовала себя в безопасности настолько, чтобы выйти на причал. Но сегодня репортеры убрались, и в темноте никто не увидит меня с воды.

– Я выйду на причал, – сказала я, включая посудомоечную машину.

– Прекрасная ночь для прогулки, – согласилась ма.

– А можно мне тоже пойти? – спросил Энди.

– Конечно.

Вообще я хотела побыть одна, но нужно как-то наверстать время, потерянное в разлуке с младшим братом.

Песок холодил мои босые ноги, мы пересекли двор и подошли к причалу. Осень уже настала. В тюрьме я так скучала по лету! Больше не хочу пропустить ни одного!

Но в осени есть преимущества – туристы разъехались, и на острове было темно, а это означает, что можно увидеть миллиарды звезд.

Пока мы с Энди шли по длинному причалу, я чувствовала такую невероятную свободу!

И раскинула руки, словно собралась взлететь.

– Что ты делаешь? – спросил Энди.

– Просто счастлива.

– Я тоже, – кивнул он и широко развел руки.

Мы уселись на конце причала и свесили ноги вниз, как делали тысячу раз. Я слышала, как небольшие волны бьются о сваи. Я всегда любила эти звуки.

– Дядя Маркус купит мне каяк, – сообщил Энди.

– Правда? И мама ему позволила?

Мать просто с ума сходила при мысли о любой лодке с тех пор, как па погиб на лодке дяди Маркуса.

– Да. Она сказала, что я достаточно взрослый.